Иван Лазутин - В огне повенчанные. Рассказы

Перестав обращать внимание на монотонный храп соседа, я стал вспоминать студенческое общежитие на Стромынке, Ингу, гордого и высокомерного Властовского, оторопевшее лицо Николая, когда его поздравляли с тройней заведующий родильным домом, акушерка и медицинские сестры…

Под чугунную музыку колес мне мерещился «Танец маленьких лебедей». Это танцевали Аленка и Наташа. А между ними, как ясное солнышко, улыбалась мне моя дочурка.

Июль был на исходе. Дождливая погода так надоела и так измучила всех, что не было человека, который не ждал бы солнечных, теплых дней. И хорошие дни наконец наступили. Особенно нетерпеливо ждала этих дней Елизавета Семеновна. Своему супругу Сергею Константиновичу, полковнику в отставке, она утром напомнила, что он собирался съездить в город и купить там бредень и модный купальник для дочери Машеньки. Зачем ей понадобился купальник, не знал не только Сергей Константинович, но не догадывалась и сама Машенька.

«Опять причуды», — подумал Сергей Константинович и стал собираться в город.

— Не понимаю, Лиза, какая муха тебя укусила? Ты прежде не выдумывала таких причуд.

— Подойди сюда!.. — Елизавета Семеновна взяла за руку мужа, подвела к окну и, поднеся к губам указательный палец, дала знак молчать. — Прислушайся…

Сергей Константинович прислушался. Кроме звуков скрипки, которую он слышал по утрам в это время и вечером, он ничего не улавливал. На этот раз из глубины соседнего сада доносилась «Мелодия» Чайковского.

— Кроме скрипки, ничего не слышу.

— Кроме!.. И ты еще смеешь произносить это слово! — Елизавета Семеновна поправила под косынкой седую прядку. — Мне совершенно ясно, что, кроме своих личных занятий, ты ничего не желаешь знать.

— Лиза!.. — попытался было возразить Сергей Константинович, но Елизавета Семеновна не дала ему договорить.

— Не забывай, что у тебя есть дочь, которой уже двадцать один год. Ты об этом когда-нибудь подумал?

Сергей Константинович молчал, пытаясь уразуметь, какая может быть связь между его дочерью и игрой на скрипке в соседнем саду. Но тут же в какое-то мгновение его осенила горькая мысль. Раньше она никогда не приходила ему в голову. Представив себе невысокого, чуть сутуловатого молодого человека, который вторую неделю жил в соседней даче (при встрече он всегда вежливо и застенчиво раскланивался с ним), Сергей Константинович многое начал понимать в поведении жены. И от этой догадки ему стало как-то неловко. Раньше он никогда не задумывался над тем, что настанет день, когда в их дом придет какой-то чужой мужчина и возьмет у них дочь. Единственную дочь… Машеньке уже двадцать один год.

…К вечеру Сергей Константинович привез бредень и модный купальник для Машеньки.

Вечер был тихий и теплый. После дождя звуки особенно раскатисто и гулко раздавались над промытым, посвежевшим лесом.

Поужинав, Сергей Константинович вышел на веранду, достал из шкапчика коробку «Золотого руна» и набил трубку. Это была третья и последняя трубка за день. Не в силах бросить курить совсем, он условился с Елизаветой Семеновной остановиться на трех трубках в день. Курил всегда на веранде, с блаженным видом восседая в плетеном кресле и до конца отдаваясь каждой затяжке.

Посмотрев на часы, прислушался. Каждый вечер в это время в соседнем саду сутуловатый юноша начинал играть на скрипке. Сейчас же, кроме гулких паровозных гудков, доносившихся из-за леса, он ничего не слышал.

«Странно, — подумал он, — никогда в жизни не подозревал, что к музыке можно привыкнуть, как к табаку. Откуда такая притягательная силища? Или все оттого, что, как дикари, живем в лесу и молимся колесу?»

С краев покатой черепичной крыши веранды мерно срывались крупные капли, падали на мокрую песчаную дорожку, образуя в ней неглубокие лунки. Чуть подальше, под окнами кухни, воробьи дрались из-за хлебной корки.

Сергей Константинович глядел на ершистые серые комочки мокрых перьев и грустно улыбался. Чем-то они напоминали ему его детство. Курносый, веснушчатый, с цыпками на ногах, в залатанных штанах, он роется со своими ровесниками в речном песке, где, по слухам, деревенский дурак Саня Говор зарыл золотой клад. Толкая плечами друг друга, ребятишки, стоя на коленях, пыхтят, торопятся, огрубелыми, посиневшими от холодной воды ладошками таскают из оплывающих лунок мокрый песок. Каждому хочется первым найти клад.

Закрыв глаза, Сергей Константинович сидел неподвижно, всем своим существом предавшись той минуте воспоминаний, когда в памяти особенно отчетливо проплывает прожитое. Так он сидел до тех пор, пока из-за кустов черемухи не хлынули на него берущие за душу волны «Ave Maria» Шуберта.

Клонившееся к закату солнце, прохлада после дождя и тонкий аромат «Золотого руна» — все это смешалось во что-то единое, прекрасное. Сергей Константинович в какое-то мгновение остро почувствовал и прелесть земной жизни, и неизбежность приближения ее конца. На седьмом десятке эти мысли обычно стараются отогнать, но, как их ни гони, они все чаще и чаще наведываются.

Сергей Константинович сделал последнюю затяжку, не торопясь затушил трубку и почувствовал сладкое кружение в голове, которое ему стало знакомо с тех пор, как он до минимума сократил свою табачную норму. Это легкое головокружение, которое испытывает всякий давно не куривший заядлый курильщик, было настолько приятно Сергею Константиновичу, что он не заметил, как в соседнем саду снова родились звуки мелодии. Они точно приближались издалека, откуда-то из-за позолоченных закатом облаков, и незаметно росли, становились мягче, проникновеннее.

Сергей Константинович затаил дыхание. Никогда в арии Генделя он не чувствовал столько неразгаданной печали. А скрипка все плакала… Плакала все протяжнее, безнадежнее… В какое-то мгновение ему даже послышалось, что за кустами сирени рыдает существо, которое к нему приходило в воображении в дни его далекой юности…

Под густой липой, за столиком, на мокрой скамейке сидела Машенька. Облокотившись на столик, она положила голову на ладони, как это часто делают внимательные школьники, захваченные рассказом учителя. Сидела не шелохнувшись. Такой Сергей Константинович ее никогда не видел.

Солнце уже село за дальний лес, и розовато-огнистые облака напоминали, что день умирает.

А скрипка все тосковала… Даже Елизавета Семеновна, которая не скрывала, что ей с рождения «слон наступил на ухо», и та бросила мыть посуду и подошла к открытому окну, выходившему в соседний сад.

— Сережа, пора спать, — громко, так, чтобы слышала и Машенька, позвала она Сергея Константиновича.

От этих слов Маша вздрогнула и быстро встала. Она походила на человека, которого хлестнули ременным кнутом в ту секунду, когда он только что хотел улыбнуться.