Андреа Грилль - Полезное с прекрасным

Валентина идет впереди. Узкая тропинка петляет, огибая засаженные участки; овощи тут самые разные. Проходя вдоль кукурузного поля, Фиат хотел отломить початок, да не смог. Ножа ни у кого нет. «Не застревайте там надолго», — говорит высокий блондин, — как видно, он строит из себя человека благоразумного. Хлебные поля уже сжаты. А в других местах растения так высоки, что нелегко прокладывать себе дорогу. Впереди идут мужчины, прокладывая дорогу женщине с поврежденной рукой, — никаких проторенных дорог теперь уже нет. Лица у всех троих блестят, под мышками и на спине расплываются пятна пота. На краю поля нечастые деревья и тень, но тропинка, по которой идут трое, приводит к ним редко. Под одинокой яблоней они ненадолго останавливаются.

— Вон там я работаю, — показывает Валентина: впереди, над темными грядками, вздымаются блестящие купола.

— Мое, так сказать, царство, — она смеется; чуть несмело, и в то же время очень смело, — здесь она чувствует себя как дома. — Под этими куполами — грядки: листовой салат, больше всего кочанного салата, но есть и портулак, и кресс-салат, и латук. Что сажают, зависит от погоды и от спроса. Хозяин человек разворотливый. Салат быстро растет. Хозяин говорит, что каждый год сажает новый сорт. А дальше там кустики помидоров. Там, я думала, как раз и можно его похоронить. Там есть подходящие места.

— А с хозяином как быть? Он же знает, что ты сейчас тут не работаешь. Что у тебя сейчас не рабочее время.

— А я знаю, что у него сегодня собрание Крестьянского союза. И вообще он в это время дня никогда сюда не приезжает, он живет довольно далеко, значит, пришлось бы ехать специально. Он не приедет. Он не любит бывать на полях, потому и нанял меня. На мне и уборка урожая, и охрана.

Они похоронили кофейную кошку под томатными кусточками, в небольшой ложбине. Земля оказалась довольно рыхлой. За полчаса мужчины, по очереди работая лопатой, выкопали яму, в которой поместился пятнистый мусанг. И настал, несмотря ни на что, торжественный момент. Печаль мужчин передалась Валентине, она даже всплакнула.

— А я ведь и не знала вашу кошку, — говорит Валентина, — видела только, какой у нее красивый пятнистый мех.

— Один из последних представителей вида парадоксурус йердони, — поясняет Финценс, с которого уже слиняла прежняя холодная невозмутимость. — На всей планете осталось двести пятьдесят особей. Все они обитают на крохотном клочке земли, на юге Индии. Да еще пяток — в зоопарках.

Они опускают зверька в вырытую могилу и забрасывают ее землей. Валентина работает здоровой рукой, земля такая мягкая и рыхлая, что можно набирать пригоршнями. Брошенные в могилу комья тускло темнеют на блестящей шерстке мусанга, некоторые скатываются вниз, другие застревают в густом мехе.

— Не надо туда смотреть, — говорит Валентина.

— Я не могу не смотреть, — отвечает Фиат. — Не могу. Мы были друзьями, этот зверек и я. Больше всего времени в последние недели я проводил с ним.

Вскоре видны уже только уши и длинные усы. И вот, все кончено. Могила засыпана. Фиат притаптывает землю, расправляет кустики томатов, помятые и даже сломанные тремя неуклюжими людьми, что-то отряхивает, выравнивает… Словно накрывает на стол, — думает Валентина, — где салфетку ровненько положит, где чашки передвинет.

Стакан, из которого она пила, все еще на столе. Фиат подносит его к губам, выпивает капли, оставленные ею, он пьет Валентину. Где ее губы касались стакана? Он проводит языком по краю стакана, потом наливает в стакан воды. Еще несколько недель он не моет этот стакан и пьет только из него.

Пышный кустарник, произрастающий в отдельных лесных биотопах на холмах Таита в Кении, а также в Танзании — на Занзибаре. Угроза исчезновения существует.

Вот теперь она открыла рот, и он видит ее зубы. Бедность! Она всегда видна по зубам. Валентина уже поела. Он забывает спросить, что она ела. День сорокалетней годовщины высадки человека на Луне, состоявшейся 20-го июля 1969 года, празднуют сегодня, хотя уже август, 20-е августа 2009 года. По радио то и дело крутят Армстронга «А small step for man…» Бармен включает радио погромче.

Валентина придвигает к себе вазу, в ней плавает одинокий светло-голубой цветок, печеночница. Валентина подносит вазу к губам и залпом выпивает воду, помятый цветочек прилипает к стеклянному донышку. — Полезно для печени, — поясняет Валентина. Она наклюкалась. Уже, в начале дня! Неужели он в ней ошибся? Он смотрит на Валентину. Она прячет лицо в ладони. Как много у нее лиц, он уже знает ее черты, ее необыкновенные брови, которые сразу приметил той ночью, на перекрестке. Выщипывает она брови или подстригает? Эти брови — уголком — смущают Фиата.

— Почему я не должна уступать своему телу, когда оно наконец чего-то требует? — Валентина поднимает пустую вазу, как будто произносит тост, Фиат берет у нее вазу, подносит к губам, делает вид, будто пьет, причмокивая, хлюпая; при этом чуть не проглатывает раздавленный цветок. Он отставляет вазу.

Пораненная рука болит, это видно по лицу Валентины, она оберегает руку, словно та из хрупкого фарфора. После злосчастного падения прошло всего два дня.

Похоронив кофейную кошку, мужчины спросили Валентину, не отвезти ли ее в больницу. Не хочет ли она показаться врачу?

— Какая разница, чего я хочу, — ответила Валентина. Она пользуется услугами частных врачей, а государственные клиники обходит стороной, пока у нее нет документов. — Оставьте меня, — сказала она, — все образуется, мне нужно только немного покоя.

Фиат заказывает кружку пива, решив тоже напиться: быть трезвым в пьяной компании — маленькое удовольствие. Но пиво его не берет, сегодня ему не напиться, он только начинает икать.

— Кто-то тебя вспоминает, — Валентина весело, громко смеется. Слишком громко, не в его это вкусе. — А чем ты занимаешься, когда не хоронишь кошек? — И она опять смеется. Этот смех начинает его раздражать.

Он рассказывает о зоопарке.

— Все зоопарк да зоопарк… — Подозвав бармена, она указывает на свой пустой стакан. — За всю жизнь ты не видел ничего интересного, кроме зоопарка?

— Нет. Я унылый барбос.

И Фиат продолжает:

— В зоопарке, там вся команда из этих экозеленых. Декларируют, они-де защитники животных, а на самом деле просто развлекаются.

— Ну, а чего ты от них хочешь? — Глаза Валентины вдруг стали ясными.

— Ничего, — говорит Фиат, — я ничего ни от кого не хочу.

Лицо у нее раскраснелось, скулы блестят, кожа как будто прозрачная. Если бы он придвинулся к Валентине совсем близко, то смог бы увидеть, что у нее внутри, в самой глубине. И чего я завел эту волынку про зоопарк, думает он, совсем не хочется говорить с ней об этих делах, и вообще не говорить хочется, а вернуть ту атмосферу, которую он ощутил два дня назад, когда Валентина стояла перед ним на лестничной площадке, когда еще не расшиблась о нелепейшую из всех стен на свете.