Джеймс Олдридж - Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра

Водопьянов все еще находился на американской базе в Туле. Русские попросили вернуть его на родину и даже предложили послать за ним самолет (на военную базу!). Но американцы утверждали, что он еще слишком слаб и не в состоянии двигаться. Впрочем, если бы он и мог двигаться, американцы никогда бы не пустили русский самолет в самое сердце своей оборонительной системы — в их глазах это было бы непростительной глупостью. Русские не верили ни единому их слову и сердито требовали, чтобы Водопьянова отпустили. По какому праву американцы его задерживают?

Советник советского посольства хотел поговорить об этом с Рупертом, но поначалу Джо оттягивала его визит. Однако шум вокруг Водопьянова в газетах разрастался, Руперт начал беспокоиться за Алексея, и Джо была вынуждена сообщить мужу, что его хочет видеть русский дипломат.

— Только сюда я его не пущу, — заявила она. — Здесь ему делать нечего.

— Почему? — изумился Руперт.

— Очень уж они какие-то хмурые. Твой тоже был таким?

— Кто? Водопьянов?

— Да… Ты никогда о нем не рассказываешь, — упрекнула она его таким тоном, будто он нарочно напускал на себя таинственность.

Разговор происходил за завтраком, который по его просьбе подавали в зимнем саду. Руперт был тщательно одет, хотя костюм висел на нем, как на вешалке.

— О Водопьянове? — Он захохотал. — Ну, Алексея больше всего огорчало то, что он ведет себя недостаточно по-рыцарски… — Руперт осекся, он вдруг почувствовал неуместность подобной шутки и уже всерьез добавил: — Я не то хочу сказать. Алексея страшно мучили боли, но он никогда не жаловался и…

— Что?

Он хотел сказать: «Никогда не отчаивался».

Но ведь оба они нередко впадали в отчаяние, и ему снова пришла в голову мысль, которая приходила по тысяче раз в день: в последние недели они вели животное существование и ничего героического в этом не было.

Американцы и офицеры английских Королевских воздушных сил все время донимали его расспросами о русском самолете и о Водопьянове. Американцам очень хотелось найти обломки и хорошенько их обследовать, но надежды обнаружить что-либо на плавучей льдине было очень мало. Они допрашивали Руперта с пристрастием. Имелось ли у русских какое-нибудь необычное оборудование? Что, по его мнению, мог делать в этом районе советский самолет? Руперт отвечал, что вначале и сам об этом задумывался, но видеть ничего не видел, так как фюзеляж уже был забит снегом. Там явно находились какие-то специальные приборы — ему вспоминался мертвый радист, приникший к груде ламп и разорванных проводов. Был ли самолет вооружен? Нет, он не был вооружен. Были ли на нем радиолокаторы? Да, четыре или пять.

А Водопьянов?

Неспокойный и так мало знакомый Руперту мир, в который осторожно ввел его рыжий американский разведчик, имел несомненное сходство с сумасшедшим домом. Руперт решил больше ничего не говорить. Ему надо обдумать положение, в которое он попал. Да и насчет Водопьянова многое ему самому не ясно. Он сидел в саду, на солнышке и дремал, пытаясь восстановить в себе былую энергию.

█

Русский советник появился в ту субботу, после обеда, когда Анджелина со скандалом ушла от них. Джо не выдержала характера и, в сущности, выгнала ее за то, что та положила в томатный соус толченые сухари. Само по себе это было не так уж страшно, но в последнее время у Анджелины появилась такая страсть к толченым сухарям, что она начала совать их куда попало. Она даже посыпала ими мороженое, которое тайком покупала детям. Но сухарные крошки в томатном соусе для макарон окончательно вывели Джо из себя, и в скандале, который разразился, она припомнила Анджелине все: и то, что она пичкала детей шоколадом и сладостями, и что поила собаку валериановым корнем, и что у нее в комнате горела свечка перед изображением сердца Христова. Джо уверяла, что Анджелина спалит дом!

Джо знала, что Руперт за ее спиной постарается уладить ссору.

— Ах Анджелина, — скажет он по-итальянски. — Синьора любит покричать. Но через пять минут она отходит. Сама будет потом жалеть, вот увидите. И чего это вы обе все время ссоритесь?

У русского советника были волнистые, седые волосы и приветливое лицо, но смотрел он озабоченно, показывая, что дело, по которому он пришел, серьезное и доставляет ему немало хлопот. Вид у него был такой, словно он ступает по стеклу.

Представившись Руперту, он чинно пожал ему руку, но в его живых глазах светилось любопытство и даже юмор (в конце концов, во всем есть своя забавная сторона!).

— Мистер Ройс, я — Маевский, а это — мистер Головкин, который поможет мне, если я не справлюсь сем. В английском я еще слабоват.

Русским предложили что-нибудь выпить («Виски!» — сказали оба) и присесть: Руперт считал, что светская вежливость — это все, что от него требуется. Чего им, в сущности, надо?

— Прежде всего, — заявил вдруг Маевский, — мы пришли вас поблагодарить, так сказать, неофициально. Нам хотелось бы, если вы на это согласны, выразить нашу благодарность более подобающим образом, но мы это сделаем позже. Не расскажете ли вы нам о ваших приключениях? Мы очень вас просим.

— Сейчас?

— Ну да. Раз уж мы здесь. Нам было бы очень интересно послушать.

Руперт почесал свой костлявый нос. А как быть с его скромностью? Или, вернее, с его страстью к самоуничижению?

— Ну, это было бы слишком длинно, слишком утомительно, — попытался отговориться он. — Вам, вероятно, хочется узнать о Водопьянове и его товарищах?

— Конечно, — признался Маевский. — Но нам интересно все.

— Когда я спрыгнул, в живых оставался один Водопьянов, — начал Руперт. — У него была парализована вся нижняя половина тела.

— Как же вам удалось сохранить ему жизнь?

— Мы прожили всю зиму в кабине самолета, а потом отправились по льду к острову Патрика, где нас нашли охотники за тюленями. Водопьянов к тому времени совсем разболелся. Он даже пробовал утопиться, надеясь, что одному мне легче будет спастись. Вот примерно и вся история, — закончил Руперт. — Могу только добавить, что когда я уезжал, он находился в американском госпитале, где за ним был прекрасный уход. Но он все еще очень плох.

— Что вы подразумеваете под «очень плох»? Он мог с вами разговаривать?

— Конечно. Не настолько уж ему худо.

— И он ни на что не жаловался?

— В каком смысле?

— На жизнь в госпитале?

— Почему бы он стал жаловаться? За ним был самый лучший уход.

— Это хорошо, — сказал Маевский. — Но как, по-вашему, почему американцы его не отпускают?

— Его нельзя трогать с места.

— Да, но они не разрешают и нам его навестить. Мы предлагали послать за ним самолет.

— В Туле? — улыбнулся Руперт. — Ну, на это они вряд ли пойдут. Ведь это их самая крупная арктическая база.