Элизабет Хауэр - Фарфоровое лето

— Мы оба воспринимали наш брак как обязанность. Этого ты, при твоем образе жизни, понять не можешь. Вступать в связи, рвать связи, когда вздумается, при случае иметь несколько связей одновременно — это просто, для этого не требуется никаких усилий.

— Я не стану долго и нудно спорить с тобой. Хочу только заметить: во всех этих связях, как ты их называешь, я что-то и давал. И не всегда бывал победителем. У меня случались и поражения, и меня бросали, часто недостаточно ценили. Такие вещи неизбежны, и я принимал их как должное. Любовался прекрасным и забывал о плохом. За то, что я в конечном счете всегда выбирал свободу, я заплатил.

— Клара тоже заплатила за свою свободу. Наверное, было бы лучше, если бы Кристина ничего об этом не узнала.

Юлиус Лётц закрыл глаза. Он бы с удовольствием поспорил с сестрой. Но на него вдруг нашла непривычная для него сонливость. Он ответил коротко:

— Она все равно пойдет своим путем, удержать ее от этого вам не удастся.

Элла Хейниш взялась за свое вязание. Шерсть была разноцветной. Нить ярких, почти кричащих тонов с грубыми узлами скользила между пальцами. Давно уже она ничего не вязала для внучки, это будет кофта, модная, широкая, эту кофту Кристине придется носить, у нее не будет повода от нее отказаться. Элла Хейниш набирала петли, тихо считая их; она никогда не обсчитывалась; когда она заканчивала набирать, все всегда сходилось. Шум машин с улицы слышался теперь сильнее. Элла размышляла, не задернуть ли ей шторы, чтобы звуки не мешали Юлиусу, который снова задремал. Тогда ей пришлось бы перестать вязать. Некоторое время она медлила, потом встала и задернула портьеры. Приходя к выводу, что в комнате пахнет пылью, она решила вечером хорошенько проветрить ее. Юлиус откинул одеяло, она снова увидела его белые ноги и, подойдя к кровати, укрыла его. Он спал беспокойно, его руки вздрагивали во сне. Потом он пробормотал что-то, она не поняла, что именно.

Он видит сон — поняла она с удивлением, — он должно быть что-то переживает во сне, и это его волнует. Странно, такой пожилой человек, а все еще видит сны.

Элла пошла на кухню, чтобы приготовить еду. «Морковь, — размышляла она, — полезна, картофельное пюре полезно, мясо вредно для здоровья, я дам ему морковь и пюре».

Она порадовалась разумности своего решения.

В первой половине августа 1933 года стояла страшная жара. Она закончилась внезапно разразившимся ураганом. Ураган наделал много бед по всей Австрии, частично уничтожил зреющий урожай. Одиннадцать человек было убито молнией, двое из них в Вене.

Двадцатичетырехлетний Юлиус Лётц, защитивший год назад диссертацию по философии, а шесть месяцев назад благодаря некоторой протекции и счастливой случайности поступивший на службу в Министерство образования, получил дополнительно к праздничному дню Вознесения Марии еще два выходных, на которые он никак не рассчитывал. Все дело было в том, что начальник считал его дельным специалистом, а также занимательным собеседником и приятным человеком. Юлиус Лётц решил провести эти три дня в окрестностях Зальцбурга. И вот он сидел в скором поезде Вена — Зальцбург в купе второго класса, одетый по-спортивному, в новых бриджах и английском кепи. Над ним на багажной полке лежал светлый чемодан из свиной кожи, и когда он вспоминал о том, во что обошлась эта покупка, ему становилось стыдно. Юлиус взял с собой пару газет, но их содержание мало занимало его. Внутриполитические события по-прежнему определялись шумным самороспуском парламента весной; больше чем когда-либо ощущалась угроза уничтожения демократии, уже строился концентрационный лагерь по немецкому образцу для противников правительства. С тех пор, как НСДАП [11] Национал-социалистическая немецкая рабочая партия. была запрещена в Австрии, а некоторые видные нацистские лидеры высланы из страны, террор нацистов все больше усиливался; жалкие полумеры не могли изменить бедственного положения безработных; экономика, спотыкаясь, шла от кризиса к кризису. Юлиус с неприятным чувством отложил газеты на соседнее сиденье. Культурная жизнь Вены летом не радовала разнообразием, большинство театров было закрыто. На фестивале в Зальцбурге в тот день давали премьеру оперы Рихарда Штрауса. Юлиус с удовольствием послушал бы ее, но такие дорогостоящие предприятия были ему не по карману.

Он с облегчением думал о том, что в ближайшие три дня ему не придется носить значок той организации, в которой по инициативе канцлера должны были объединиться все граждане страны, поддерживающие правительство и выступающие за независимую Австрию. «Вы должны вступить, Лётц, — сказал ему начальник, — если вы хотите сделать карьеру». Он решительно возразил, объяснив, что не хочет ничего другого, кроме как видеть Австрию независимой, но не будет никуда вступать, нигде регистрироваться, это его принцип, которого он твердо придерживается. «Ладно, ладно», — ответил начальник и на следующий день положил на его письменный стол формуляр заявления о вступлении в организацию. Скрипя зубами, Юлиус Лётц подписал его. Значок, красно-бело-красную ленточку, он носил на лацкане пиджака лишь во время работы, а уходя из министерства, засовывал в карман.

«Наши ухудшившиеся отношения с Германией имеют свои преимущества, — думал Юлиус, в то время как мимо проплывал скучный вокзал Аттнанг-Пуххайма, — существует тысячемарковый барьер, позволяющий мне в разгар сезона найти жилье без предварительного заказа».

Традиционные места отдыха в Австрии были почти пусты. Немецкие туристы, еще в прошлом году составлявшие сорок процентов всех отдыхающих, больше не приезжали. С того момента, как Адольф Гитлер 1 июня подписал имперский закон об ограничении поездок в Австрию, являвшийся ответом на борьбу австрийцев против национал-социализма, и каждый немецкий гражданин обязан был платить 1000 рейхсмарок пошлины за поездку сюда, немцы предпочитали отдыхать в других странах или проводили отпуск дома. Это наносило Австрии заметный экономический ущерб.

Юлиус Лётц собирался поехать на одно из Зальцбургских озер. Он, правда, не умел ходить под парусами, зато хорошо плавал и любил подолгу грести. Он еще не решил, где остановится. По приезде в Зальцбург он собирался сесть на самый удобный и быстрый автобус и таким образом облегчить себе выбор.

Было шесть часов вечера, в воздухе пахло дождем. Дорогой чемодан из свиной кожи привлек многочисленных носильщиков, преследовавших Юлиуса до выхода из здания вокзала. Он смущенно отказался от их услуг и попал прямо в руки водителя такси, ожидавшего во главе длинной колонны и бросившегося к нему из машины.

— Я живу за углом, — сказал Юлиус Лётц, проклиная свой снобизм, и, сжимая ручку чемодана, отправился к автобусной остановке.