Элизабет Хауэр - Фарфоровое лето

Когда появилась Агнес с супом, все начали торопливо есть, слышен был лишь резкий стук ложек о края тарелок и неукротимое чавканье. Феликс смотрел на суп, но не притрагивался к нему. После того как Агнес разлила добавку, за столом снова стало шумно, Лоизи, как Касперль [27] Персонаж театра марионеток. , запрыгал с пустой супницей вокруг стола, неизвестно откуда взявшаяся рука залезла в полную тарелку Феликса, первая клецка мелькнула в воздухе. В течение нескольких секунд тарелка Феликса опустела, дети, хихикая и ухмыляясь, сидели вокруг испачканной скатерти.

Агнес, красная от злости, расставляющая блюда со шницелями; детские руки, непривычные управляться с ножом и вилкой, на панировке шницеля; бумажные салфетки, брошенные на пол или тайком наполняемые остатками мяса, чтобы прихватить с собой; лихорадочно, но безуспешно суетящийся Лоизи; попытавшись ненадолго приспособиться к обстоятельствам, он теперь не в силах управлять происходящим, — такая ситуация предстала глазам Виктора Вассарея, когда он неожиданно вошел в столовую. Он принес с собой фотоаппарат Клары.

— Добрый день, — сказал Виктор Вассарей.

Дети молчали.

— Я вижу, вам все нравится.

Дети никак не реагировали.

— Сейчас мы сделаем красивый снимок. Тогда вы сможете полюбоваться на себя в газете.

Дети начали отодвигать от себя тарелки.

— Агнес, — сказал Виктор Вассарей, — приведи стол в порядок, в таком состоянии его нельзя фотографировать.

Агнес навела порядок, насколько это было возможно.

— А теперь, пожалуйста, — сказал Виктор Вассарей, — положи на каждую тарелку новый шницель.

Агнес раздала шницели.

— Пожалуйста, продолжайте есть. Только воспитанно. Если вы будете есть воспитанно, то вы тоже получите снимок. Внимание. Я снимаю.

Дети сидели над шницелями, как будто злая фея обратила их в камень. Никто не двигался. «Я должен начать есть, — подумал Феликс, — ради Клары». Он отрезал кусочек и поднес вилку ко рту. Под столом его ударили ногой по бедру. Ногой без ботинка, поэтому было не больно. И все же Феликс выронил вилку.

— Сколько мне еще ждать? — спросил Виктор Вассарей.

Дверь за его спиной немного приоткрылась. Кто-то подслушивал. «Это Клара», — подумал Феликс.

Виктор еще немного подождал, потом сделал несколько снимков. Вспышка загоралась, сияя голубым светом, шипела над детскими головами и мясом. Не говоря больше ни слова, Виктор Вассарей вышел из комнаты.

Обед закончился быстро. Против ожиданий, дети почти не тронули торта. Агнес разделила его и дала детям с собой. Феликс приготовил игры, но все заявили, что хотят домой. Отвернув лица, они жали руку Кларе и едва слышно благодарили ее. Лоизи проводил их до ворот. Назад он не вернулся.

— Ты расстроена? — спросил Феликс.

— Да, — ответила Клара.

— Потому что дети плохо вели себя? — спросил Феликс.

Они сидели на скамейке в аллее, расположенной недалеко от дома Клары и ведущей в более плотно заселенный район. Дождь перестал. С деревьев еще слегка капало, деревянные сиденья были мокрыми. Клара, казалось, не замечала этого. Ей нужно выйти погулять, сказала она, когда дети ушли, она не может сейчас даже видеть эту квартиру. Клара обняла Феликса за плечи, не обращая внимания на удивленные мины Артура и Виктора; до ворот сада они бежали, лишь на улице шаги Клары замедлились, она стала дышать полной грудью, почувствовала себя лучше.

— Дети вели себя хорошо, — ответила Клара. — Мы вели себя плохо.

— Было же много еды, — сказал Феликс.

— Вот именно, — сказала Клара, — и больше ничего. Одной еды оказалось недостаточно.

В Кларином ответе каким-то образом заключалась правда, но Феликс не понимал, в чем она состоит. Он болтал ногами; когда носки его ботинок задевали землю, вверх взлетали крошечные сырые комочки грязи. Он ощутил голод и посмотрел на стоящую невдалеке будку, где немолодой мужчина продавал легкие закуски.

— Ты хочешь есть, Клара?

— Нет. А ты, наверное, хочешь? Сходи, купи себе что-нибудь.

Он побежал к будке, крепко сжимая в руке Кларин кошелек. Печально скользнул глазами по бутербродам и карамели и выбрал редьку и соленые огурцы — ведь он стремился похудеть. Старик положил ему на картонную тарелку огромный кусок редьки, нарезанный спиралью, и два огурца.

— Ты тоже должна поесть, Клара. Подожди, я посолю редьку.

Клара откусила маленький кусочек. Редька была острой. Глаза Клары начали слезиться.

— Возьми огурец, — сказал Феликс и попытался поймать языком рассол, стекавший по подбородку. — Огурец вкуснее.

Клара попробовала. Но огурец ей тоже не понравился. Она положила его назад, на картонную тарелку. Феликсу расхотелось есть, и он отодвинул тарелку с остатками на конец скамьи.

Он уже почти примирился с тем, что Клара расстроена, когда в конце аллеи появился человек, на котором была расшитая блестками майка. Лоизи рассказывал, что у Польдо тоже есть такая майка. Мужчина поставил свою потрепанную сумку рядом с киоском. Клара не заметила его, потому что смотрела то ли на грязную землю, то ли на пасмурное небо. Из сумки мужчина вытащил несколько булав, они были наполовину черными, наполовину золотыми и выглядели просто потрясающе. Он положил булавы на землю перед собой и, уперев руки в бедра, стал разминаться. Потом постоял немного, нагнулся и, глубоко вздохнув, поднял две булавы. Он начал жонглировать ими; три булавы, потом четыре, потом пять описывали в воздухе высокую дугу, некоторые зрители зааплодировали, продавец закусок вышел из своей будки. Только Клара сидела тихо, не обращая внимания на происходящее, сложив руки на коленях. Когда Феликс насчитал шесть булав, он вскочил, схватил Клару за руку и закричал:

— Ты должна посмотреть на это, скорее, гляди, как он умеет жонглировать, вот это здорово!

Клара медленно перевела взгляд на мужчину, но ничего не ответила. И поскольку для Феликса это было совершенно непостижимо, как можно не сказать ни слова по поводу этого представления, он добавил, стремясь расшевелить ее:

— Польдо тоже так умеет, об этом говорила его мать, ты ведь помнишь? Наверняка он жонглирует гораздо лучше.

Но Клару совсем не обрадовало такое лестное заключение, казалось даже, что она собирается заплакать.

— Пошли домой, — сказала она.

Клара проходила мимо жонглера, не глядя на него, но бросила в его пропотевшую шапку все деньги, которые были у нее в кошельке. В эти секунды величайшего изумления жонглер не поймал одну из булав, она упала на землю. Люди вокруг сердито посмотрели на Клару.

Следующей ночью голова у Феликса начала чесаться, она зудела так сильно, что он не мог сомкнуть глаз. Когда он утром пожаловался Агнес, та сделала пробор в его волосах, провела кончиками пальцев по коже головы, щелкнула ногтями.