Элизабет Хауэр - Фарфоровое лето

В комнате Бенедикта над кроватью висела картина с красавицей, окруженной парящими ангелами, в выстеленной бархатом лодке. Бенедикту картина была хорошо знакома, и все же он не мог не рассмеяться. Я прижала палец к губам.

В последующие дни мы обследовали территорию, примыкающую к дому, совершали маленькие прогулки в деревню. Часто мы сидели в саду и читали. Бенедикт привез в своем полотняном мешке множество книг. Мы не знали, как подступиться к Агнес, почти не разговаривавшей с нами, избегавшей нас. Лишь оставаясь наедине с Бенедиктом, она оживлялась. Ему не удалось скрыть от нее, что он повредил ногу, я не знаю, сказал ли он ей, как это произошло. Как бы то ни было, она не допускала, чтобы я чистила и перевязывала раны. Она сама очень тщательно проделывала это по утрам и вечерам. Я заметила, что ей не хочется, чтобы я присутствовала при перевязках, и вообще я чувствовала, что меня не хотят, а только терпят. Агнес не так представляла себе совместную жизнь с Бенедиктом. Ее привязанность ко мне, раньше так часто проявлявшаяся, сменилась заметной недоброжелательностью. Ночами мы с Бенедиктом тихо лежали в его постели, разговаривали только шепотом, а если осмеливались любить друг друга, то подавляли малейший вскрик нашего счастья.

За садом Агнес, там, где начинались поля, проходила заросшая сорняками канава. Я часто перебиралась через нее, чтобы посмотреть на широкую, засаженную пшеницей и кустиками кукурузы равнину, взгляд свободно скользил по ней, останавливаясь лишь на группах растрепанных деревьев и на спесиво торчавших вверх силосных башнях. На горизонте можно было разглядеть церковь с двумя башнями, посещавшуюся обычно паломниками, а рядом с прямой лентой дороги чернели покоробившиеся от непогоды прошлогодние стога. Куры с соседних участков рылись в канаве в поисках пищи, ненадолго взлетая, когда воздух разрывал пронзительный скрежет шкива из механической мастерской. Но такое происходило нечасто. Я как раз сидела на поросшем травой краю поля, когда появилась Агнес, чтобы выбросить мусор в канаву. Заметив меня, она испугалась и хотела тихонько повернуть назад.

— Агнес, — сказала я, — не уходи, я должна у тебя кое-что спросить.

Агнес крепко сжала ручку своего мусорного ведра, как будто это могло ей помочь.

— Когда-то ты искала меня из-за денег, которые я тебе должна, и Конрад застал тебя врасплох, он ведь сказал тебе не только о том, что я дружу с Бенедиктом. Вы говорили и о другом. Думаю, тебе следовало бы рассказать мне об этом.

Агнес не двигалась. Нас разделяла канава, в нос ударил терпкий запах крапивы и тысячелистника. Куры накинулись на объедки, они дрались за каждый кусок. Я обхватила ноги руками и положила голову на колени.

— Я обманула вас, — внезапно сказала Агнес. — Я знала Клару Вассарей.

Это неожиданное признание удивило, но не ошеломило меня. В тот момент я даже не уловила в ее словах никакой логики.

— Ну и что? — я не могла скрыть изумления. — Какое отношение это имеет к Конраду?

— Господин доктор узнал об этом, — тихо сказала Агнес. — А еще он выяснил, почему умерла Клара Вассарей.

Клара осталась далеко в прошлом. Но сейчас я смотрела в смущенное лицо Агнес, видела страх в ее глазах, вспомнила и о том, как странно она вела себя, когда я расспрашивала ее о Кларе, о Барбаре. И я поняла, что здесь должно скрываться что-то большее, чем эта ложь, в которой она призналась, что-то, о чем не знал даже Бенедикт.

— А смерть Клары, — спросила я, — она как-то связана и с тобой?

— Да, — ответила Агнес, — она связана и со мной.

Вечером того же дня, когда мы молча сидели все вместе, а сумерки превращали цветы на подоконнике в причудливые тени, Агнес рассказала нам историю смерти Клары Вассарей. Нам стало многое известно о жизни Клары, а Бенедикту еще и о его матери, и мы оба узнали о вине Агнес, с грузом которой она жила десятилетиями и о которой теперь наконец говорила с нами.

В своем эгоистичном счастье мы были сосредоточены только на нас двоих, поэтому не сразу осознали силу завершенных судеб, которые, казалось, все еще влияли на нашу собственную жизнь.

Агнес сказала, что очень не хотела, чтобы мы с Бенедиктом познакомились друг с другом. Она боялась, что в один прекрасный день ей неизбежно придется рассказать нам историю своей вины. Тогда не приходилось больше надеяться, что она останется для меня, а главное, для Бенедикта той же самой Агнес, которой была до сих пор. Ну вот этот день и наступил.

— Клара Вассарей умирала три дня, — сказала Агнес, — это было с 29 по 31 августа 1939 года.

29 августа 1939 года. Вторник. Восход солнца в 5 часов 12 минут, заход солнца в 18 часов 51 минуту. Погода: переменная облачность, местами ветер, быстрое перемещение воздушных слоев.

Агнес почти не спала. Она затащила кушетку в комнату Клары и улеглась в одежде, готовая вскочить по первому зову. Иногда у нее на мгновение смыкаются глаза, но тут же снова, испуганно встрепенувшись, она прислушивается к дыханию Клары, неглубокому, неровному, иногда кажется, что его совсем не слышно. Потом раздается кашель, жесткий, сухой, он звучит с маленькими перерывами, затем переходит в приступ, никак не утихающий, уносящий силы больной. Клара приподнимается, Агнес помогает ей сесть, кладет под спину подушку. Когда Клара откашливается и отплевывает ржаво-коричневую слизь, ей становится лучше. Тогда Агнес вытирает ей пот со лба, смачивает влажным платком губы, обметанные лихорадкой.

— Ты должна поспать, Агнес, — требует Клара, — я уж сама о себе позабочусь.

Клара еще никогда не заботилась о себе сама, но Агнес не может этого ей сказать. Ребенок тоже беспокоится, он чувствует, что мать больна.

На улице становится светло, Агнес больше не ложится. Она ставит Кларе компресс на грудь, как велел врач. Когда он придет снова, то скажет, что Кларе нужно в больницу, он уже сказал это вчера, сегодня он распорядится отправить ее туда. Агнес знает, что Клара не хочет в больницу, что больше всего на свете она боится суровой железной койки и полной зависимости от чужих людей. Агнес тоже не хочет, чтобы Клара попала в больницу. Она убеждена, что больная может выздороветь лишь дома, нигде за ней не будут ухаживать старательнее, нигде не будут уделять ей больше внимания и любви.

Клара просыпается после короткого сна, она без сил, ее кожа прозрачна, губы совсем побелели.

— Я никуда отсюда не поеду, — заявляет она, — никуда.

У Агнес есть идея, которую она твердо решила осуществить. В десять часов к Кларе должен прийти врач. До его прихода все должно быть сделано.

Когда появляется Лоизи, у которого пока каникулы, Агнес просит его о помощи. Лоизи почти тринадцать лет, он все еще пугающе худ, но сильно вытянулся, тем не менее с коротко стрижеными по-приютски волосами он выглядит пока ребенком. С тех пор как Клара заболела, он забегает по несколько раз в день. Если она никого не хочет видеть, то слоняется по кухне, если же она зовет его к себе, то сидит в углу ее комнаты, рассказывает приглушенным голосом какие-нибудь новости или просто молчит. Он ходит вместо Агнес за покупками, потому что та не хочет оставлять Клару, катает Барбару в детской коляске по саду и не позволяет больше своей матери указывать, можно ли ему наверх «к этим» или нет.