Мара Будовская - Вечер в Муристане

степени, и он впал в ярость. Поднявшись с камня, он швырнул на землю

бесполезно, как он теперь думал, украденный нож, раздавил флягу ногою, лишив себя воды, сбросил с головы кефи, вцепился в свои жидкие волосы и стал проклинать себя.

…

Открыв глаза, он убедился в том, что на холме все без изменений, за

исключением того, что пылавшие на груди кентуриона пятна потухли. Солнце посылало лучи в спины казнимых, обращенных лицами к Ершалаиму. Тогда Левий закричал:

— Проклинаю тебя, бог!

Перед тем, как проклясть бога, Левий Матфей срывает с себя кефи. Для религозного еврея по сей день неприемлемо ходить с непокрытой головой. В православной традиции, напротив, нельзя войти в церковь, не сняв шапки. Варенуха, Римский и Соков, столкнувшись с нечистой силой, как бы обращаются к церкви. (А Бездомный, кстати, и вообще теряет всю одежду после ритуального омовения — крещения в Москве–реке!) Три московских эпизода и один ершалаимский являются негативным отображением друг друга.

А вот продолжения эпизодов с Варенухой и с Левием Матфеем:

От удара толстяка вся уборная осветилась на мгновение трепетным светом, и в небе отозвался громовой удар. Потом еще раз сверкнуло, и перед администратором возник второй — маленький, но с атлетическими плечами, рыжий, как огонь, один глаз с бельмом, рот с клыком. Этот второй, будучи, очевидно, левшой съездил администратору по другому уху. В ответ опять–таки грохнуло в небе, и на деревянную крышу уборной обрушился ливень.

…Тут что–то дунуло в лицо бывшему сборщику и что–то зашелестело у него под ногами. Дунуло еще раз, и тогда, открыв глаза, Левий увидел, что все в мире, под влиянием ли его проклятий или в силу каких–либо других причин, изменилось. Солнце исчезло, не дойдя до моря, в котором тонуло ежевечерне. Поглотив его, по небу с запада поднималась грозно и неуклонно грозовая туча. Края ее уже вскипали белой пеной, черное дымное брюхо отсвечивало желтым. Туча ворчала, и из нее время от времени вываливались огненные нити.

Продолжением обоих эпизодов является гроза, как божественный ответ.

Да, и еще. Часть персонажей, наказанных Воландом, теряет не только шапку, но и голову. Это Берлиоз, Бенгальский, Прохор Петрович. Другая часть наказанных персонажей теряет не только шапку, но и всю одежду. Это Бездомный, у которого крадут одежду у Москвы–реки, и Лиходеев, которого, в чем был, переносят в Ялту. Думаю, потеря шапок была вплетена Булгаковым в эти два ряда наказаний.

Мой собеседник слушал меня очень внимательно. Когда я закончил, он произнес:

— Что ж, молодой человек, я готов с вами работать. Вы — литературовед? Желаете специализироваться на Булгакове?

— Нет, я компьютерщик. Мультипликатор. Я хочу сделать фильм по роману «Мастер и Маргарита».

— О, нет! Только не это! На этом романе — дьявольское заклятие! Все попытки экранизировать его заканчвались неудачей. На режиссеров и актеров обрушивались страшные несчастья!

— Но ведь вы же занимаетесь этим романом всю жизнь!

— Не знаю почему, но булгаковеды живут долго. И, как правило, спокойно.

— Думаю, если я все сделаю правильно, не солгу, не буду ждать политической или денежной выгоды от своей работы, проклятье не подействует на меня. Что же касается актеров, то все они уже умерли. Им ничего не грозит.

Газета «Вести Израиля», июнь 1993 года

Королева спустилась с небес

Самолеты из бывшего Союза уже давно не встречают ни хлебом–солью, ни питой–хумусом. Но сегодня встертить прямой рейс из Младосибирска собралось множество журналистов и фоторепортеров русскоязычной и ивритской прессы. Дело в том, что в наши палестины пожаловала Екатерина Левитина, в девичестве Порохова, с мужем Борисом и его семьей. Эта необыкновенная красавица в марте прошлого года стала королевой красоты своего города, затем участвовала в дефиле вместе с великолепной Фелишией Фурдак в качестве ее двойника. Их на самом деле трудно различить. Екатерина, несмотря на усталость после перелета, дала интервью нашему изданию.

В. И: Екатерина, рады приветствовать вас на израильской земле.

Е. Л: Здравствуйте, шалом!

В. И: О, вы уже принялись за изучение иврита!

Е. Л: Еш ли брера? То есть, разве у меня есть выбор? Я приехала в Израиль на постоянное, подчеркиваю, постоянное место жительства.

В. И: О, вы знаете не только слово «шалом»! Нам известно, что вы провели год в Италии. Там вы тоже быстро освоили язык?

Е. Л: Да, там тоже не было выбора. Итальянцы говорят по–английски, но далеко не все. Подавляющее большинство вылупят на вас глаза и скажут: «Соло итальяно!». И даже в мире моды попадаются такие.

В. И: В Израиле вы собираетесь продолжать карьеру модели?

Е. Л: Если последуют предложения, то почему бы и нет?

В. И: Приходилось ли вам зарабатывать деньги на вашем удивительном сходстве с Фелишией Фурдак?

Е. Л: Да, без этого сходства мне платили бы меньше.

В. И: Мы знаем, что вы с Фурдак знакомы.

Е. Л. Более того, мы с ней подруги. Она очень интересный, искренний человек.

В. И. Вы тоже интересный, умный собеседник. Вам не больно все время оставаться в ее тени?

Е. Л. А что вы хотите услышать в ответ на этот вопрос? Что мне больно? Да, мне больно. Но и ей больно, что она не одна такая. Больно, но приятно. Простите, нам пора.

В. И. Что ж, до встречи. Приятной вам абсорбции!

Они бы еще пожелали приятного млекопитания! Нет, это не Рио–де–Жанейро. То есть, не Милан. Жара, как в преисподней. Несмотря на жару, ручную кладь и по два чемодана на брата, Борька умудряется не выпускать ее из потных объятий. Дорвался. И тут еще — нате вам, какие–то местечковые журналисты.

Вообще, Борька как–то слишком серьезно воспринимает их брак. Наутро после свадьбы она гуляла по городу с Дино Паолино. Борька с ними не пошел, зато потом устроил сцену ревности. А они даже не целовались, ничего такого! Итальяшечка ехал из Милана в их глухомань, пер коробку с платьем, все эти дни был предоставлен сам себе. Ходил, срисовывал деревянные узоры–разговоры с резных наличников сохранившихся в центре города бревенчатых домов, чтобы применить эти орнаменты в работе.

Со Степаном Орловым и вовсе попрощались по телефону. Он позвонил сообщить, что отец принят в джаз–оркестр, и родители могут на законных основаниях переехать в Москву.

До самого отъезда она жила у Левитиных. Кроме родителей, у Борьки оказалась еще старая бабка, которая ее, Катерину, Барби — Эйнштейна, королеву красоты и большую умницу, называла не иначе, как «ашиксэ». Точно так же она прокомментировала и портрет Фелишии, попавшийся ей в журнале.