Сергей Минутин - Странник и Шалопай

Надеждин сбежал из всех этих рядов «оборотней в погонах».

Он верил в Святую Русь, как часть земной суши, но не верил в святость тех, кто по этой суше ползал и гадил.

Он пил, так как знал, что те, кто пьют, многого не накопят, да и Господь их вовремя прибирает.

Он пел, так как слышал, как поют птицы, и был солидарен с ними. Зачем ныть, когда можно петь.

Он любил весь мир и все тёмные пятна на нём. Иногда от любви Надеждина тёмные пятна становились серыми, а это уже был большой прогресс для них, а Надеждину маленький плюсик там, на самом верху.

Но сразу взять вершину мудрости и осчастливить человечество, хотя бы русскоязычное, новым выдающимся трудом Надеждину не удалось. Его собственная надежда разбилась об айсберг реальной действительности.

Вершина оказалась значительно выше уровня духовности Надеждина. Знаний ему хватало, а с духовностью были проблемы. Вокруг Надеждина тоже были апостолы, но и соблазнов для них прибавилось. Угроз стало значительно больше. Они собирались в команды и толпы, поэтому всё время сбивались с пути.

Только Надеждин упорно карабкался, хотя и он, как и первые модели компьютеров, часто давал сбой. Надеждин никак не хотел понимать того, что дотошность так же плоха, как и разгильдяйство. Ну соедини ты Святую Русь со святыми людьми, слейся в экстазе с властью, ибо управляя святой землёй и святыми живущими на ней, она даже в самом никчемном виде свята по определению. Так нет, Надеждину подавай всё по отдельности.

При таком подходе какая голова выдержит перегрузку, отделяя матросов от салаг, семечки от шелухи. А уж если замахнулся на тех, кто ими управляет, кто их клюёт, тогда всё, совсем «капут». Но «капут» это не то слово, которым можно было запугать Надеждина. Надеждин с детства знал, что «Гитлер капут» и вообще всем тем, кто «за бугром» — капут. Но шли годы, «забугорные» народы жили всё лучше и лучше, а в болоте Надеждина только менялись лозунги и вожди. И здесь был главный стык неясности.

Надеждин что–то слышал о Воинах. Он даже знал, что путь Воина лежит посередине чувств, эмоций, событий, дотошности и разгильдяйства и носит название Безупречности. Стань сам безупречен, и жизнь наладится. И Надеждин стремился. Он пытался понять это слово, сравнивая его с другими, такими как «истинный ариец», «голубая кровь», «белая кость» и даже «менеджер года». И не понимал.

В России, в стране его постоянного проживания, где у него была даже недвижимость в виде ветхой садовой избушки и приватизированной квартиры, слово «безупречность» с успехом заменяло слово «холуй». Холуй на Руси — это был конкретный пограничный столб.

Пока весь христианский мир молитвами Ватикана изучал путь Иисуса Христа и выискивал ту гранитную стену под названием фарисеи, о которую «разбился» Иисус Христос, в православной России всё сохраняли в целости с тех давних времён.

На пьедестале стояли фарисеи — холуи, самые православные из которых постоянно увеличивали товарооборот в божьих храмах, а менее православные всё время, как и Иисус Христос разбивались об этих холуёв. Надеждин видел, как Россия деградирует, но верил в то, что святые души в ней действительно есть. Ведь и Иисус Христос искал самых последних отщепенцев на Земле, чтобы вдохнуть в них новую жизнь. И нашёл…

Надеждин смотрел телевизор. Он даже перестал путаться. Если телеведущий говорил о том, что на Святой Земле «забили стрелку», это значит, что он говорил о России, а если телеведущий говорил, что кто–то поехал на Святую Землю, чтобы укрыть «бобло», это значит, что он говорил об Израиле. Эти святые земли скрепляли собой холуи и фарисеи. Конечно, Надеждину было грустно. Ну а кому в его–то годы легко.

Но Надеждин, всё равно был везунчик. Надеждина берегли Боги. Они его хоть и держали впроголодь, и ничего роскошней велосипеда у Надеждина из транспортных средств никогда не было, но боги уберегли его от многих «престижных» профессий.

Престижная профессия — это тема особая, но мельком она выглядит так. Ты карабкаешься вверх, берёшь вершину за вершиной, и вдруг оказывается, что ты шёл не той дорогой, не тем путём. Хорошо, если ещё при жизни понял, а если только на страшном суде…

Надеждин иногда «попадал» на престижные должности. Но ему сразу становилось плохо, он начинал болеть, плохо спать, становился рассеянным и забывал кланяться. А на престижной должности скрытому смыслу «холуй» предшествуют другие священные слова «почитание», «поклонение», «место в строю» и даже «иерархия».

В обычной жизни Надеждин был не против почитания председателя садового кооператива, преклонения перед домкомом и иерархией многоэтажного дома, идущей с верхних этажей.

От этой иерархии по утрам всё «гавно» лилось по трубам с верхних этажей на нижние, обещая залить все национальные проекты. Но это в обычной жизни, именно там, где и высаживали, бережно растили и постоянно подкармливали микроб холуйства.

Эту странную особенность российской среды, её особого вонючего, навозного бульона, способного вскармливать любых тварей, давно заметили англосаксы. Эти шустрые ребятишки постоянно тусовали всю российскую элиту строго по её же понятиям: «Я начальник, ты дурак. Ты начальник, я дурак».

Англосаксы ничего не насаждали, они просто наблюдали за настроением холуёв и время от времени меняли их, даже на самом верху. В принципе все народы, населяющие Россию, были довольны. Кроме тех, кто поднялся выше садового кооператива и домового комитета, но на эти редкие души ранее обрушивало свой гнев ГПУ, а в последние времена, как и в стародавние — попы, сразу обвиняя «гребоного» индивидуалиста в гордыне.

Попы, конечно, лучше ГПУ. Попы за частную собственность, поэтому можно откупится, покаяться, а ГПУ было за всеобщее счастье без частной собственности.

Но поднявшихся было мало. Им было жутко. Им было плохо. Они задыхались. Но, в принципе, всем народам в России было не скучно. А это очень важный факт. Ещё до изобретения телевизора Русь то крестили, то татаро–монгольским игом травили, то московским самодержавием терроризировали, потом сменой династий и столиц, потом большевики всё более–менее «устаканали», так нет же, спокойно нам жилось, всё начали сначала.

Конечно, для любого другого народа такая жизнь сущая трагедия, если догадался, а если нет, то жить можно. Главное жить по частушке:

Отклонение от неё равносильно смерти или жизни на чужбине. Поэтому в смене холуёв был глубокий смысл.

Но Надеждин стремился в Воины. Он хоть и знал, что половина его сограждан, не желающих кланяться, живёт на чужбине, но ему была дороже другая половина, та, которая кланялась, которая осталась.