Сергей Минутин - Странник и Шалопай

Надеждин вздохнул, потёрся небритой щекой об Аннушкины колени, поднялся и ушёл в лес. Как ему думалось — навсегда.

1. Небесные Отец и Мать даны всем. Но помнят о них только единицы людей, излучающие Вибрации Святого Духа в физическом теле, теле Тьмы для Духа. Высшие энергии трудно переносимы, потрясения для человека бывает сильным.

2. Не отдавать психической энергии более 1/3 — ни Миру, ни Человеку. Отдача 2/3 энергии — болезнь (лёгкая или тяжёлая), ¾ — смерть. Разовая выдача энергии должна быть не более 10 % в мир, и совсем нельзя отдавать её в Антимир.

3. Закон спиралевидного движения психической энергии предусматривает следующее: всё возвращается на круги своя, но на порядок выше или ниже, т. е. круг не замыкается, а превращается в спираль. Мы возвращаемся в те же условия энергетические, но на 1/3 выше или ниже в зависимости от устремленности нашего Духа. Но если круг замкнётся, все уроки жизни проходят сначала. Некоторые люди любят бегать по кругу, называемому Адовым Кругом.

Надеждин углублялся в лес всё дальше и дальше. Проходило опьянение, проходила влюблённость, но не наступало и похмелье. Ещё метались в голове обрывки мыслей. Он вспоминал Таню, Соню, Свету, Аллу, Лену, Маринку, Аннушку. Хоровод красивых женщин крепко удерживал его мысли на себе. А он мечтал взлететь вверх, к Солнцу. Он хотел чистоты и света.

Он шёл и думал, неужели всё растворилось во времени или что–то осталось во времени — воспоминанием. Для него самого растворилось всё. Здесь, с ним, сейчас, не осталось ничего, ни фразы, ни четверостишия. Да и его женщины вряд ли хранят о нём память, хотя бы в том виде, в каком хранила её Моника Левински о любимом президенте США.

Зачем все эти сюжеты человеческой жизни, если они уже не радуют и не волнуют. Зачем?

В лесу было хорошо. В лесу было раннее утро. Пели птицы, росли грибы, цветы поворачивали свои яркие головки к солнцу.

Небесные Отец и Мать не оставляли лес и его обитателей своей заботой. Надеждин шёл по миру дикой природы. Здесь всё и всем было дано. Надеждин шёл и думал о том, что если бы он умышленно не убил комара, присевшего на него испить его кровушки, не зашиб до смерти слепня, укусившего его с той же целью, то жизнь в лесу для его обитателей была бы ещё более прекрасной.

Философские размышления привели его к мысли о том, что Отец Бог и Мать Богиня даны всем. И растениям, и насекомым, и животным, и птицам, и ему — человеку. Значит, они должны понять и принять друг друга, как джунгли приняли Маугли, а потом и сам Маугли принял джунгли.

Это была новая для него мысль. Он был сугубо городской житель. В любом городе он чувствовал себя как рыба в воде. Все городские лабиринты были ему известны до «слёз». Общение с городской элитой и городским дном сделали из Надеждина циника. В городе он чувствовал себя подводной лодкой среди многочисленного народа, который словно вода, окружал его. В глубине было хорошо. В глубине тебя никто не трогал, так как все считали, что ты уже утонул, что кислород тебе уже перекрыли. В глубине можно было обрести счастье. Оно давалось смирением, но гордыня постоянно пересиливала. Она отрывала тело от дна и тащила его наверх. Но стоило оторваться от дна и начать всплытие, как сразу начиналась другая жизнь, в которой были мины, железные сети, подводные тросы и узкие коридоры фарватеров.

На твою душу давило радио, телевидение, массовая культура, газеты, журналы и «умные», которые не тонули никогда и вечно плавали на поверхности.

На твоё тело давили налоги, квитанции, цены и опять «умные».

Но Надеждин был дитём своего времени, он не знал другой, отличной от городской, жизни. И если бы не друзья, не Аннушка, возможно, что никогда бы и не узнал.

А теперь он блуждал по лесу и с горечью понимал, что вновь попал под раздачу. Эта Аннушка — Красная Шапочка, со своей гитарой, просто так погулять вышла. А он, Надеждин, от её прогулки, теперь, как серый волк, бродит по лесу.

Ему стало жаль себя. В голову, почти полностью освобождённую от ночных мыслей лесным воздухом, лезли мысли утренние: «Уйти бы к чёрту на кулички и пожить так несколько лет до просветления и осознания смысла жизни».

В его голове, как в детском калейдоскопе, мелькали казённые сюжеты всей его жизни и, обрушиваясь в новые, лишали Надеждина всякой надежды на счастье.

В лесной глуши его мозг напоминал двухъядерный компьютер. Одно ядро — полушарие головного мозга думало над величием жизни, о достижении святости, о чистоте помыслов. Это полушарие влекло Надеждина всё дальше и дальше в лес. Другое полушарие головного мозга откровенно издевалось над затеей Надеждина и ныло, и звало его обратно к костру. Оно требовало водки, а начинавшие побаливать лоб и затылок, судя по всему, хотели того же.

Надеждин сопротивлялся. Он шёл без всякой дороги, перелазил через упавшие деревья, прыгал через небольшие овраги и ямы. О своих полушариях мозга он мыслил непонятно чем, но смотрел на их уговоры отстранённо. Одно полушарие ему напоминало пример Серафима Саровского, Святого Старца, очень почитаемого и любимого Надеждиным.

Другое полушарие являло пример современной жизни и постоянно разжигаемой истерии СМИ и какой–то МЧС по поводу уединявшихся в лес и пещеры людей. Оно звенело ему в ухо: «Где ты, дорогой мой, видел, чтобы твоих современников, уединившихся в леса, оставляли в покое. Хорошо, уйдёшь в лес, а кто будет налоги платить, кто будет место в строю занимать, телевизор смотреть. Тебя легче убить, чем отпустить, чтобы другим неповадно было. Тоже мне Серафимушка. Ему из года в год монахи на один и тот же камень еду носили, подвиг его поддерживали, а кто тебе принесёт. Тебе только носилки принесут санитары, после того, как милиционеры пристрелят».

Надеждин вспомнил, что действительно так и есть. Совсем недавно бравые милиционеры убили одного лесного жителя, не желавшего жить, как все, даже в пределах глухой деревни.

Надеждин соглашался, но другое полушарие спрашивало его: «А как ты тогда собираешься написать книгу, если хочешь продолжать жить среди чужих мыслей. Как ты можешь найти себя среди других, если эти другие давным–давно заблудились сами. Нет, Надеждин, среди чужого присутствия, которое опустошает тебя, ты ничего не напишешь».

Надеждин пытался делать свои выводы. Выводы были не утешительны. Так выходило, что между человеком и раком–отшельником, между человеком и премудрым пескарем уже невозможно было провести аналогию. Более того, Надеждин отчётливо увидел, что и «Лебедь, рак, да щука» доживают последние дни в своём спасительном разладе. Первичной становилась телега, а ей всё равно кого и куда тащить. Была бы команда.