Сергей Минутин - Странник и Шалопай

В облачке пара, идущего от чая, и аромате женских духов, идущих от кофточки вперемешку с дымом костра, Надеждин размышлял о бессмертии: «Если вечен мир, то и всё в нём вечно. Не может быть конечным то, что составляет вечность. Мы все входим друг в друга, мы все заполняем и дополняем друг друга, как матрёшки. Ведь это так просто, так наглядно, но как трудно это увидеть и понять. Наверное, Душа права. Наверное, для любого понимания необходима дисциплина ума, но как к ней придти, если дисциплину давно заменила дрессировка и её атрибуты: будильник, тренерский свисток, пастуший кнут, оперативка, планёрка, режимы и прочее. Что–то я в этой жизни совсем ничего не понимаю. А они понимают?».

Надеждин стал внимательно всматриваться в лица людей, сидящих и поющих вокруг костра. Он начал прислушиваться к их разговорам, к их песням. Разговоры, как и песни, были обо всём на свете. Особенно Надеждина удивляли женщины и женские разговоры. В коротких шортиках, тонких майках на голое тело, они шлёпали босиком по хвое и шишкам, не обращая никакого внимания на комаров, на отсутствие горячей воды и света. Они были счастливы. Счастье читалось на их лицах.

Но при этом одна говорила о косметическом салоне, демонстрировала свои руки и расписанные во все цвета радуги ногти. Другая советовала подругам махнуть в океанский круиз. Она убеждала, что непременно надо побыть в океане, конечно, лучше океан пересекать с Конюховым, но он чудак человек, любит одиночество. Третья, изящно выгнув спинку, демонстрировала татуировку, сделанную в Париже. Надеждин засмотрелся на неё. В голову пришла новая мысль: «А почему Аннушка?».

Из женских разговоров так выходило, что этим женщинам хорошо везде. И в палатках с комарами и небритыми мужиками, и на круизных лайнерах в вечерних платьях. Они постоянно в своих мыслях дополняли одно другим, осознавая себя везде.

— Они же счастливы, вновь подумал Надеждин. Эта мысль сильно «контузила» Надеждина. Он никогда не знал и не был и не жил со счастливыми женщинами. Он опять размышлял: «Удивительно, они счастливы. А говорят, бабы — дуры. Нет, дуры — это когда существует стойкий ужас оторваться свою задницу от тёплого сортира или от любимой кухонной плиты, страх сбежать от глупого мужа, дивана и телевизора. А когда она всегда и везде с тобой рядом — она почти Богиня для мужчины. Они и есть — богини. Кто, как не богини, будут всю ночь нагишом бегать купаться. Такие женщины — наш мужской свет, любовь, гармония и покой».

С это высокой ноты Надеждин обрушился в свои воспоминания. Почему он не видел этого раньше. Почему он проходил мимо таких женщин. Ведь вот он, этот мир. Но это другой мир. А он все эти годы жил в каком–то ином параллельном мире. В мире, где все кому не лень, пытались привязать Душу Надеждина ко всему материальному, к этим бренным останкам чужого творчества. Зачем он так жил? Почему не видел другой жизни? Да обладание один единственный раз женщиной, выходящей из моря в лучах лунного света, стоит многих лет лежания с женой под одним одеялом.

Ответ Надеждину был очевиден. Стоило сесть у костра, среди шума сосен, разноцветных палаток и морского прибоя, как забывались все команды дрессировщиков. А его дрессировали материальным миром почти полвека. И он поддавался дрессировке, так же, как и другие. Но он никогда раньше не думал, что именно разница в обладании людьми «ветхой недвижимостью» порождает все земные пороки: зло, страх, ненависть, лицемерие, раздражение, ложь, воровство, чревоугодие, самосожаление, гордыню, эгоизм. Зачем всё это?

А ведь эти люди, Надеждин обвёл всех взглядом, наверняка и зимой, хоть на выходные, но едут в лес и ночуют в палатках среди белого снега. Разве они дикари? Дикарь скорее он сам, зажатый со всех сторон крепостными стенами материальной сытости. А что ему дала эта сытость? Прирост массы тела, облысение головы и узость мышления от «деревянного» рубля до «зелёного» бакса.

От этих мыслей пела не только Душа Надеждина, но и Муза млела, ласково жмурилась и тихонько мурлыкала. Даже Пегас прискакал посмотреть на это чудо — Надеждина, ибо не каждый день, и даже не каждый год человек задумывается над своим местом в оси координат мироздания. Всех их радовал несомненный факт — Надеждин начал кое–что понимать, а значит и они, рядом с ним, не зря проводят время.

Больше всех радовалась его Муза. Она сомневалась до последнего. Музам в жизни писателей приходится труднее всего. Известный армейский афоризм: «Шиза косит наши ряды» для Муз не пустой звук. Когда Надеждин куролесил в библиотеке, потом сидел в костре, Муза боялась за его разум и поругивала своих сестёр — муз. Она думала, уж не свихнулся ли он от своей математики и литературы. Ей было его жаль.

Надеждин был всё–таки мужчиной видным, симпатичным, с ним ещё можно было «понемногу пройти огромную дорогу». Муза не хотела взрыва Надеждина, взрыва всех его накопившихся несчастий, бед, зла, ошибок. Это был слишком обычный и простой конец многих людей: взрыв — страшный суд — новые пути.

Надеждин почему–то нравился Музе. Она молилась за него. И вроде обошлось. В народе, как помнила Муза, окончанию дурных метаний и хаоса дают точное определение: «Перебесился».

Надеждин вроде бы успокоился, перебесился.

Да и как Надеждину было не успокоиться, если весь естественный отбор на фестивале бардовской песни определялся только гитарой и песней. Здесь не было никакой конкуренции, никакой показухи. Хочешь, ходи с колокольчиком в носу, а хочешь с короной на голове. Хочешь в парандже, а хочешь нагишом.

Среди этого леса, среди этих творческих людей проявлялось всё величие Бога. Господь даёт человечеству возможность познавать многие грани необъятной Вселенной, в том числе и естественный отбор, причём с самого низа. Вот, толкая друг друга за место под «солнцем», давятся вирусы и микробы, саранча и тля. Этого «добра» так много, что они не сами друг друга раздавить не могут, ни другие с ними справится.

А вот два лося сходятся в лобовой атаке из–за красавицы лосихи. Шибанут друг друга рогами — сразу полегчает. И кого рога крепче, тот лосихе и милей, тот её и танцует. У кого слабее — иди тренируйся до следующего раза. Природа — матушка мудрая. Всех держит в тонусе, но и надежды никого не лишает. Только люди как–то незаметно выпали из её ласковых, нежных и радостных объятий. Люди пошли своим путём. Они отобрали у природы все права и отдали их службам социального обеспечения и даже служителям культа. Рядом с этими человеческими порождениями вирусы, микробы, саранча и тля просто отдыхают.

Глубокие размышления Надеждина были прерваны какими–то двумя полупьяными субъектами, пришедшими точно так же, как мошкара слетается на свет, видимо из ближайшей деревни. На их лицах были видны следы мучительной борьбы с алкоголем. Они без всяких татуировок имели на своих лицах массу отметок и рисунков синего, красного и прочих оттенков.