Анатолий Иванов - Алкины песни: Трудные дни. Макарыч. Бухгалтер

— Я погорячился, Верочка, прости меня. Я верю тебе, верю…

— Вот видишь… Сначала обидишь, а потом… — капризным голосом проговорила Вера Николаевна и успокоилась. Успокоилась до удивления быстро…

Больше Скороходов не говорил с женой об этом, хотя знал, что Вера Николаевна его по-прежнему обманывает. Он ни с кем не делился своим горем, страдал молча. Если выдавался свободный вечер. Скороходов долго и бесцельно бродил по городу, потому что домой идти не хотелось. Бродил и невесело размышлял, что семейная жизнь не удалась, что Вера Николаевна оказалась ветреной женщиной, что она никогда, никогда уже не исправится…

В прихожей послышались шаги. Шурша новым платьем, вошла Вера Николаевна и на секунду замерла у двери, как бы удивляясь, что муж вернулся. По её уставшему красивому лицу пробежала тревожная тень. Скороходов бросил на неё взгляд и отвернулся. Он впервые ощущал в себе странное равнодушие, впервые посмотрел на жену, как смотрят на улице в лица случайным прохожим. Вера Николаевна почувствовала это, стала молча снимать шляпку. И за те секунды, пока снимала, каким-то чутьём поняла, что муж знает всё, что он, видимо, слышал её разговор с Грохальским на скамейке, что оправдываться сейчас бесполезно. Она бросила через всю комнату на кровать шляпу, прислонилась к стене, крепко закусила нижнюю губу.

— Ну? — спросила она, прищуривая глаза.

Скороходов молчал. «Сейчас, сейчас я тебе всё выскажу, всё… хватит мучить меня», — лихорадочно думал он, подыскивая в голове наиболее обидные и тяжёлые слова, чтобы бросить ей в лицо. Но таких слов почему-то не оказалось. Он беспомощно, совершенно не к месту рассмеялся и проговорил:

— Я всё… всё слышал…

— Знаю, — спокойно сказала Вера Николаевна.

— Ну вот, видишь… — только и нашёлся что ответить Скороходов. Он хотел ударить её резким и тяжёлым словом, а проговорил что-то невнятное, жалобное.

Вера Николаевна брезгливо поморщилась.

— Вот видишь… — повторил Скороходов. — Ты уже не любишь меня.

— Ты давно это знаешь, — так же холодно и спокойно проговорила Вера Николаевна.

— Вера!.. Вера!.. Почему ты не любишь меня?

— Любила, пока могла… — Она нервно усмехнулась. — Потом притворялась, что люблю. Сейчас и этого не могу.

— Как же теперь быть? Что же делать? Ты не уйдёшь от меня к этому… к Грохальскому.

— Нет, не уйду. Ты же слышал.

И едва она произнесла эти слова, как сердце Скороходова забилось в тревоге: «Нет, она уйдёт, уйдёт…»

— Вот и хорошо, вот и хорошо… — несколько раз совершенно бессознательно повторил Скороходов. Он встал с дивана. Ноги еле держали его.

— Я надеюсь, Вера, что мы будем жить по-человечески, что ты… ты возьмёшь себя в руки. А этот… этот случай забудем. Я забуду, потому что люблю тебя…

И вдруг Вера Николаевна оторвалась от стены, пробежала по комнате, упала на кровать и заплакала. Всё произошло точно так же, как и в прошлый раз. Только теперь Вера Николаевна лежала не в домашнем халате, а в пышном шёлковом платье и всхлипывала, пожалуй, реже и сильнее, чем тогда. Именно об этом думал сейчас Скороходов, старался отогнать эту глупую мысль и не мог.

— Успокойся, Вера… Всё будет хорошо. Я люблю тебя… Ну, милая, успокойся. Я прощаю тебе всё…

— А я не хочу… не хочу! — страшным голосом крикнула Вера Николаевна, быстро поворачивая к нему заплаканное лицо. — Понимаешь, не хочу! Нет, ты не поймёшь…

— Да, да, не понимаю, — бледнея, промолвил Скороходов. — Я же простил тебя…

Потом оба долго молчали. Вера Николаевна в упор смотрела на мужа, не мигая. Мокрые щёки её горели, глаза, чужие, не Верины, как понял вдруг Скороходов, холодно поблёскивали где-то далеко-далеко под влажными ресницами. Потом ресницы дрогнули и медленно опустились…

Скороходов ждал ещё чего-то, но жена молча встала с кровати и ушла в другую комнату, где спал Борька.

Вера Николаевна всё-таки ушла от Скороходова. Случилось это примерно месяца через полтора. Порвав с инженером Грохальским, она познакомилась в театре с каким-то капитаном дальнего плавания и уехала с ним во Владивосток.

О своём уходе Вера Николаевна заявила таким голосом, будто собиралась всего-навсего в гастроном купить коробку конфет к вечернему чаю:

— Ухожу я от тебя, Скороходов. Ты не сердись.

Пётр Ильич ощутил, как сердце его дрогнуло, а вслед за тем по всей груди разлился лёгкий холодок.

Потом Вера Николаевна говорила что-то о разводе, о народном суде. Скороходов со всем соглашался, ходил по ускользавшему из-под ног полу квартиры и думал, что на реке сейчас кто-то катается на лодке. Почему-то эта мысль преследовала его всё время после того, как жена заявила об уходе. Ему казалось, что он видит даже скользящую по густой чёрной воде белую лодку и слышит грустный звон гитары.

— Сына… не отдам, — надорванным голосом сказал Скороходов, смотря в окно.

— Бери.

Скороходов догадался, что жена усмехнулась. Он резко обернулся, Вера Николаевна вздрогнула, поражённая бледностью его лица, и невольно сделала шаг назад.

Не разжимая зубов, Пётр Ильич проговорил:

— Это, надеюсь, исключает для тебя надобность в народном суде…

Вера Николаевна молча пожала плечами, опустилась в кресло и стала смотреть в сторону.

Чуть приотворилась дверь, и в узкую щёлку протиснулся Борька. Не заметив отца, он медленно, как бы нехотя, подошёл к матери и несмело потрогал её за колено.

— Мама, я кушать хочу. А бабушки дома нету…

Вера Николаевна не шевельнулась. Борька подождал, обиженно всхлипнул, но не заплакал. Он ещё подождал немного и пошёл к двери. Скороходов тихо позвал:

— Сынок!

Борька обернулся на голос, радостно засмеялся и кинулся к Петру Ильичу. Скороходов крепко прижал его к груди и опять стал смотреть в окно. Под утренним солнцем дымился только что политый водой асфальт. По нему стремительно проносились автомобили. По тротуарам шли люди.

Вечером, возвращаясь с работы, Скороходов думал, что всё, наконец, кончилось, что теперь ему будет легче. Ещё днём, встретив на территории завода возвратившегося с обеденного перерыва Потапова, Скороходов по его лицу понял, что Веры Николаевны дома уже нет. Но, переступив порог квартиры, ощутил вдруг смертельную тяжесть, почувствовал всю нелепость своего положения. Как же дальше жить?

Вещи были в беспорядке разбросаны по комнате. Платья Веры Николаевны, её портрет, стоявший на комоде в рамке из грушевого дерева, исчезли. На полу валялся женским капроновый чулок. Пётр Ильич опустился в кресло, где утром сидела Вера Николаевна, и долго, ни о чём не думая, смотрел на этот чулок.

В чувство Скороходова привёл Борька. Он появился откуда-то внезапно, словно вылез из-под кресла, молча забрался на колени отца и затих. Скороходов тревожно заглянул ему в лицо.