Пэлем Вудхауз - Арчибальд и массы

Пэлем Грэнвил Вудхауз

(P.G.WODEHOUSE)

АРЧИБАЛЬД И МАССЫ

- Возьмем социализм, - вдумчиво заметил Портер. - Куда ни пойдешь, он тут как тут. Видимо, вошел в моду.

Говорили мы, собственно, о свекле, ничто не предвещало этих слов, но завсегдатаи "Привала" легко меняют тему. Мы летаем. Мы порхаем. Мы, как выразился образованный Джин-с-Горькой, можем буквально все, словно жена Цезаря. Мгновенно изменив курс мысли, мы занялись новым предметом.

- Да уж, - согласился Светлое Пиво, - что верно, то верно.

- Куда ни пойдешь, - поддержал их обоих Пиво Покрепче. - Наверное, что-то в нем есть... Нехорошо все-таки: мы живем, не тужим, а кому-то не на что выпить.

Мистер Маллинер кивнул.

- Именно так, - заметил он, - думал мой племянник Арчибальд.

- Он что, социалист?

- Побыл немного.

Светлое Пиво наморщил лоб.

- Кажется, - припомнил он, - вы о нем говорили. Это он бросил курить?

- Нет, то - Игнатий.

- Значит, он служил у епископа?

- Нет, то - Августин.

- Вижу, у вас много племянников.

- Хватает. Что до Арчибальда, напомню: он кудахтал лучше всех в Лондоне.

- Ну, конечно! И обручился с Аврелией Каммарли.

- Да, да. К началу нашей повести он был самым счастливым человеком в своем почтовом отделении. Однако, как это ни печально, тучи собирались, и буря едва не утопила утлый челнок любви.

Не много обрученных пар (сказал мистер Маллинер) начали так хорошо, как Арчибальд с Аврелией. Даже циничный свет поневоле признал, что их ждет счастливый, прочный брак. В любовном союзе главное - единство вкусов, а уж оно у них было. Арчибальд любил кудахтать, Аврелия - слушать кудахтанье.

Однажды, блаженный и охрипший, племянник мой шел домой, чтобы переодеться к обеду, как вдруг на его пути встал обтрепанный субъект и сообщил, что три дня в рот не брал хлеба.

Арчибальд немного удивился - в конце концов, он не врач, но случилось так, что недавно он не мог взять в рот даже хорошего сыра, а потому уверенно ответил:

- Это ничего. Нос заложило от простуды.

- Ну прям! - возразил незнакомец. - У меня чахотка, сухотка, больная жена, пятеро детей и никакой пенсии, хотя я служил семь лет. Сами понимаете, интриги. Хлеба я не ел, потому что купить не на что. Послушали бы вы, как плачут мои детки!

- С удовольствием, - сказал учтивый Арчибальд. - А вот насчет хлеба... Он дорогой?

- Ну, понимаете, бутылка дороже, а если в розлив - еще туда-сюда. Тоже не даром!

- Пятерки хватит?

- Перебьюсь.

- До свидания, - сказал Арчибальд.

Встреча эта произвела на него глубокое впечатление. Я не скажу, что он призадумался - думать он, в сущности, не умел, но все же ощутил, что жизнь сурова, и с этим ощущением пришел домой, где лакей его, Мидоус, принес ему графин и сифон.

- Мидоус, - осведомился мой племянник, - вы сейчас заняты?

- Нет, сэр.

- Тогда поговорим о хлебе. Знаете ли вы, что у многих его нет?

- Знаю, сэр. В Лондоне царит бедность.

- Нет, правда?

- Еще какая, сэр! Съездите в Боттлтон-ист, услышите глас народа.

- Народа?

- Вот именно, сэр. Называется "массы". Если вас интересует страдалец-пролетариат, могу дать хорошие брошюры. Я давно состою в партии "Заря свободы". Как явствует из названия, мы - предвестники революции.

- Это как в России?

- Да, сэр.

- Убийства всякие?

- Они, сэр.

- Шутки шутками, - сказал Арчибальд, - а себя заколоть я не дам. Ясно?

- Ясно, сэр.

- Ну тогда несите брошюры. Полистаю, полистаю...

Если знать Арчибальда, как я (продолжал мистер Маллинер), трудно поверить, что его, скажем так, разум совершенно переменился от этих самых брошюр. Я даже не думаю, что он прочитал их. Вы же знаете, что такое брошюра: разделы, подразделы, пункты, подпункты. Если ей придет в голову сочетание слов "основные основы принципов дистрибуции", она удерживаться не станет. Гораздо вероятней, что его обратили речи Мидоуса.

Как бы то ни было, к концу второй недели племянник мой стал другим человеком. Поскольку от этого он погрустнел, Аврелия быстро заметила неладное. Однажды, когда они танцевали в "Крапчатой уховертке", она прямо сказала, что он похож на недоваренную рыбу.

- Прости, старушка, - отвечал Арчибальд.- Я думаю о положении в Боттлтон-ист.

Аврелия на него посмотрела.

- Арчибальд, - предположила она, - ты выпил.

- Ну что ты! - возразил он, - Я размышляю. Посуди сама, мы тут танцуем, а они?

Разве можно танцевать, когда эти самые условия дошли бог знает до чего? Сталин танцует? Макстон танцует? А как насчет Сидни, лорда Пасфилда?

Аврелия не поддалась.

- Что на тебя нашло? - опечалилась она. - Такой был веселый, смотреть приятно, а сейчас туча тучей. Изобразил бы лучше курицу.

- Разве можно изображать кур, когда страдалец пролетариат...

- Кто?!

- Страдалец пролетариат.

- Это еще что такое?

- Ну... сама понимаешь... Страдалец. Пролетариат.

- Да ты его не узнаешь, если тебе его подать в белом соусе!

- Что ты, узнаю, Мидоус мне все объяснил. Вот, посмотри: одни (скажем, я) бесятся с жиру, а другие (это массы) сидят без хлеба. Им очень плохо, понимаешь?

- Нет, не понимаю. Может, до завтра проспишься... Кстати, куда мы завтра идем?

- Прости, старушка, - смутился Арчибальд, - я как раз собирался в Боттлтон-ист, к этим самым массам.

- Вот что, - сказала Аврелия, - завтра ты придешь ко мне, изобразишь курицу.

- Разве сэр Стаффорд Криппс изображает всяких кур?

- Не придешь - все кончено.

- Ты понимаешь, массы...

- Хватит, - холодно сказала Аврелия. - Кажется, все ясно. Если ты завтра не придешь ко мне, можешь искать другую невесту. Я не капризна, не строптива, но в жизни своей не выйду за городского сумасшедшего.

Однако племянник мой решил, что идти надо. Когда он излагал свои мысли Мидоусу, тот сурово заметил:

- В нашем деле всегда есть жертвы, товарищ.

- Да уж, как не быть, - печально произнес Арчибальд. - Вообще-то лучше бы кто другой... Ну ладно. А вот напиток - вылейте. Бывает время, когда нужно что-то покрепче.

- Скажите, докуда лить, товарищ.

- Главное, поменьше содовой.

Племянник мой, как все Маллинеры, честен и правдив, а потому прямо вам скажет, что Боттлтон-ист его разочаровал. Как-то там весело, скажет он, как-то шумно, что ли. Надеешься увидеть тусклый ад, а тут просто ярмарка какая-то!

Куда ни взгляни, бойкие дамы лихо окликают друг друга. Шустрые кошки снуют среди мусорных баков. Из кабачков раздается музыка. Дети в немыслимом количестве не столько плачут, сколько скачут. Словом, все исключительно похоже на бал в Национальном клубе либералов.

Но Маллинера не проймешь. Племянник мой пришел, чтоб утешить страдальцев, и решил их утешить, хоть бы что. Где-нибудь, думал он, да затаилось голодное дитя. И впрямь, когда он свернул в проулок, там обнаружился мальчик, подкидывавший ногой консервную банку. Лицо его было угрюмо, манера мрачна и сдержанна. Строго говоря, он не плакал; видимо, отдыхал.