Рихард Вурмбрандт - Христос спускается с нами в тюремный ад

"История эта принесла мне много горя, - протестовал епископ, - но как я мог солгать?"

Я возразил, что, конечно, наш долг - помогать друзьям, даже своим врагам мы должны делать добро.

"Если моя хозяйка провела весь день, готовя ужин, то я чувствую себя обязанным сделать ей комплимент, даже если ее еда не удалась. Это - не ложь, а обычная вежливость. Когда люди спрашивают здесь: "Когда придут американцы?", - я отвечаю им: "Это не может продлиться слишком долго!" К сожалению, это - неправда, но это и не ложь. Это слово надежды!"

Епископ не дал себя убедить. Я продолжал: "Если вы возьмете за критерий точку зрения пуристов, то все искусство - ложь. Ведь Фауст никогда не подписывал договора с дьяволом - это дело рук лжеца Гете. Гамлет также никогда не существовал. Это - ложь Шекспира. Самые простейшие анекдоты (я надеюсь, вы смеетесь над анекдотами) - тоже вымысел".

"Может быть, - возразил епископ, - но здесь речь идет о личном деле. Когда вас, господин Вурмбрандт, допрашивают коммунисты, нет ли у вас ощущения, что вы должны говорить правду?"

"Конечно нет! Я нисколько не сомневаюсь, когда говорю первое, что приходит в голову, и делаю это до тех пор, пока это наводит на ложный след тех, кто хочет поймать моих друзей. Неужели я должен дать этим людям информацию, которую они смогут использовать для посягательств на мой приход? Я - слуга Божий! Этот мир использует красивые слова для отвратительных вещей: обман называется благоразумием, подлость совершается ради пользы народа, похотливость украшается словом "любовь". Вот здесь и должно быть употреблено это скверное слово "ложь". Тогда, когда нам это подсказывает наше чутье. Я уважаю правду, но "солгал" бы, чтобы спасти друга".

Добром за зло

Но еще прежде, чем были отменены все послабления, однажды в нашу камеру охранник притащил корзину. В ней лежали простыни и махровые полотенца трудно вообразимая роскошь. Их было больше, чем требовалось нам всем.

"Они обсчитались, - решил Эмиль, портной по профессии. - Давайте раскроим из лишних простынь одежду. Я могу быстро сшить несколько теплых рубашек". Ион Мадгеару, адвокат, сказал с неудовольствием: "Это бы было кражей государственного имущества".

- А кто узнает? Ведь нет же инвентарного перечня.

- Я - политический заключенный, а не уголовник.

- Вы - глупец!

Жители нашей камеры разделились на две партии и бросали друг другу в лицо свои доводы. Иосиф попросил меня высказать свое мнение. "Все это "государственное имущество" украдено у нас, - сказал я, - нам же оставили лишь лохмотья. Поэтому мы имеем право получить обратно столько, сколько возможно. Мы обязаны перед нашими семьями сделать все, что в наших силах для того, чтобы пережить зиму. И если утром придет сонный охранник и спросит: "Сколько человек сегодня в камере?" - мы попытаемся назвать большее количество, чтобы получить дополнительные порции хлеба. И это совершенно правильно".

Мадгеару сказал: "Я предпочитаю следовать закону".

- Но при каждом законе найдутся те, кто из-за него попадает в невыгодное положение. Закон говорит миллионеру, который ни в чем не нуждается - не красть. То же самое он требует от вас и от меня, у которых совершенно ничего нет. Даже Иисус взял под защиту Давида, совершившего недозволенное, когда тот испытывал сильный голод.

Наконец, мы переубедили Мадгеару. Но позднее он рассказал мне, что у него была особая причина не хотеть этого компромисса.

"Раньше я был прокурором, - рассказал он, - и за время моей службы я сотни людей приговорил к тюрьме. Я думал, что мое личное суждение не имеет никакого значения, партия упрячет их в тюрьму в любом случае. Когда же позднее меня сделали козлом отпущения за какой-то промах и приговорили к пятнадцати годам, меня словно громом поразило. Меня послали на свинцовые рудники в Валеа Ниструлуй. Там один верующий очень дружелюбно относился ко мне. Он делился со мной едой и был мне хорошим другом. У меня было чувство, что я его уже где-то раньше встречал, и спросил, почему он в тюрьме?

"О, - сказал он, - однажды я помог одному человеку, который оказался в беде, как и вы. Он пришел ко мне во двор и попросил пищи и крова, а потом его арестовали как партизана, и я получил двадцать лет".

"Какой позор", - сказал я.

Он посмотрел на меня странным взглядом. И тут я вспомнил - прокурором, который вел его дело, был я. Этот человек ни разу не упрекнул меня, но его пример - платить добром за зло - побудил меня стать христианином".

Шок

Когда Иосиф мерил рубашку, которую Эмиль сшил из лишней махровой ткани, он начал петь. Рубашка была похожа на простую тунику с отверстием для головы. Но Иосиф был счастлив, ощущая что-то свежее на теле. "Государственная собственность! В настоящее время ворует каждый", - весело сказал он.

Ставрат сказал: "Он считает это совершенно нормальным. В течение десяти лет мы превратимся в нацию воров, обманщиков и шпиков. Крестьяне воруют плоды земли, которая прежде принадлежала им; сельскохозяйственные рабочие воруют то, что принадлежит артели. Даже парикмахер ворует бритву из своего собственного магазина, который теперь принадлежит коллективу. Затем они должны скрыть свои кражи. А вы, господин пастор, платите свои налоги абсолютно добросовестно?"

Я признался в том, что не понимаю, почему должен деньги членов общины бросать в пасть безбожной партии.

"Скоро воровство станет предметом обучения, и его будут преподавать в школе", - сказал Ставрат.

Иосиф возразил: "В школе я ничего не воспринимал всерьез. Учителя говорили нам, что Бессарабия всегда была частью России. При этом каждый ребенок знает, что ее у нас украли".

"Хороший парень", - сказал Ставрат.

"Я надеюсь, Иосиф, что ты также отвергнешь их учение, направленное против религии, - добавил я и рассказал ему об одном профессоре, которого знал. - Этот человек должен был регулярно читать лекции по атеизму. После того, как он перекрестится и попросит у Бога прощения в своей комнате, он шел рассказывать студентам, что Бога не существует".

"Ну, разумеется, - сказал Иосиф, - Наверняка за ним шпионили".

Он просто не мог себе представить мира, в котором не надо было бы оглядываться по сторонам, прежде чем откроешь рот.

Продолжая наш разговор, мы заговорили об одном шпике по имени Йвоин. Он дезертировал из югославской армии и был арестован на границе, как шпион. Чтобы снискать расположение у тюремной власти, он разыгрывал из себя анти-титовца, и досаждая тюремным охранникам тем, что доносил на них, сообщая об их пренебрежении к тюремному порядку. "Некоторые из нас уже твердо решили проучить Йвоина, - сказал Иосиф. - Если мы его все вместе прикончим, они не смогут нас строго наказать".

"Подождите еще один день, - сказал я. - Я знаю кое-что, что наверняка подействует лучше".