Рихард Вурмбрандт - Христос спускается с нами в тюремный ад

Майор Бринцару, правая рука Дулгеру, осуществлял контроль за помещением, в котором хранились дубины, резиновые дубинки и плетки. У него были волосатые руки как у гориллы. Другие чиновники, проводящие допросы, пользовались его именем для угроз. Современный русский поэт Вознесенский пишет: "В эти дни невыразимого страдания действительно можно назвать счастливым того, у кого нет сердца". В этом отношении Бринцару был счастливым человеком. Он продемонстрировал мне свой ассортимент оружия. "Есть ли у вас особые желания? - спросил он. - Мы здесь довольно демократичны". Потом он показал свой любимый инструмент - длинную черную резиновую дубинку: "Взгляните на марку фирмы". Там стояло:"Сделано в США".

"Мы бьем плетью, - сказал Бринцару, обнажая между тем свои желтые зубы, - ваши же американские друзья поставляют нам для этого свои инструменты". Он отправил меня в камеру, чтобы я мог все обдумать.

Охранник рассказал мне, что до войны Бринцару работал шофером у одного из правящих политиков. С ним обращались там как с членом семьи. Приход к власти коммунистов способствовал неожиданному взлету Бринцару в тайной полиции. И вот однажды к нему на допрос привели молодого заключенного. Это был сын того самого политика, у которого работал ранее Бринцару. Арестованный пытался организовать патриотическое подпольное движение. "Я тебя так часто держал на коленях, когда ты был еще ребенком", - сказал Бринцару. Потом он пытал юношу и застрелил его собственными руками.

Как ни странно, но обещанных ударов не последовало. Вовремя одного из своих ежевечерних контрольных обходов, Бринцару поднял крышку дверного "глазка" и наблюдал за мной некоторое время.

- А! Георгеску, все еще здесь? А что делает Иисус сегодня вечером?

"Он молился за вас", - ответил я. Он ушел, не сказав ни слова в ответ.

На следующий день он снова пришел. По его указанию меня поставили к стене таким образом, чтобы руки мои были подняты над головой и касались стены. "Держите его в этом положении", - сказал Бринцару перед тем, как покинуть камеру.

Итак, пытки начались. Я не хотел бы акцентировать на этом особое внимание, но поскольку эти вещи практикуются еще сегодня во всех тюрьмах коммунистической тайной полиции, я должен об этом сказать. Сначала меня принуждали часами стоять. Мои ноги начинали дрожать и, наконец, опухали. Когда же я падал, мне давали корку хлеба и глоток воды и снова заставляли стоять. Один охранник сменял другого. Некоторые из них принуждали меня принимать смешные или неприличные позы. С короткими перерывами это длилось много дней и ночей. Я должен был постоянно видеть стены.

Я думал о стенах, которые упоминались в Библии. Один стих из Исайи [4] , всплывший в моей памяти, опечалил меня. Господь говорит там, что грехи Израиля воздвигли стену между Ним и Его народом. Грехи христиан сделали возможным триумф коммунистов. И поэтому предо мной была теперь эта стена. Затем пришел на ум другой стих: "С Богом моим я хочу перепрыгнуть через эту стену". Возможно, и я так же перепрыгну через эту стену в духовный мир, соединившись с Господом. Я вспомнил об иудейских разведчиках, возвращавшихся из земли Ханаан [5] ,чтобы доложить об укрепленных городах. Но так же как пали стены Иерихона [6], так, по божьему повелению, были разрушены стены этих городов. Когда меня переполняла боль, я повторял стих из "Песнь Песней" [7] : "Друг мой похож на серну, или на молодого оленя. Вот, он стоит у нас за стеною". Я представил себе, что Иисус стоит за этой моей стеной и придает мне силы. Я вспомнил о том, что избранный народ добился победы, потому что Моисей [8] стоял на горе с воздетыми руками. И я должен был стоять с поднятыми руками. Может быть, наши страдания помогали чадам Бога в их борьбе.

Майор Бринцару время от времени заглядывал вовнутрь испрашивал, готов ли я сдаться. Когда однажды я лежал на полу, он сказал: "Вставайте! Мы решили, что вы должны посетить Вестминстерское аббатство. Собирайтесь сейчас же в дорогу"."Марш!" - приказал охранник. Я пытался надеть ботинки, но мои ноги слишком отекли. "Давай, вперед! Все время бегать по кругу. А я буду следить снаружи".

Камера насчитывала двенадцать шагов: одна стена - четыре шага, другая два, потом снова - четыре шага и опять - два. Я носился по кругу в разорванных носках. Щелкнуло смотровое отверстие. "Быстрей!" - закричал охранник. Перед моими глазами начало все кружиться. "Быстрее, или ты хочешь получить?" Я больно врезался в стену. Пот застилал мне глаза. Все дальше, дальше, по кругу. Щелк! "Стой! Кругом, марш!" И опять дальше в противоположном направлении. "Дальше, дальше!" Когда я упал, то ворвался охранник и, пока я, шатаясь, поднимался, ударил меня дубинкой по локтям. Боль была такой мучительной, что я снова упал. "Встать, встать! Давай вперед! Это - манеж!"

Почти каждый должен был пройти через манеж или, как его называли, тренировочное поле. Проходили часы, пока узник получал чашку воды или что-либо из еды. Жажда заставляла забыть о голоде. Она была более жестокой, чем боли в ногах, к которым невозможно было прикоснуться, как к ножевым ранам. Но самым тяжким было то, что после короткого отдыха или несколько часов сна, похожего на обморок, все надо было начинать сначала. Негнущиеся суставы, растянутые мышцы, содранные ноги просто не хотели больше выносить тяжести тела. Бессильный, я крепко держался за стену в то время как гремели приказы охранника. Когда ноги уже больше не держали, приходилось двигаться на четвереньках.

Я не знаю, сколько дней и ночей я провел "на манеже". Когда я двигался вперед, то начинал молиться за стражу. Я вспоминал Песнь Песней. В ней рассказывается нам о том священном танце, который исполняет невеста Христова в честь своего Жениха. Я подумал: "я так же хочу красиво двигаться, как будто это был танец любви для Иисуса". Кажется, мне это удавалось одно время. Если человек принимает все, что он должен сделать, добровольно, значит он исполняет прежде всего свою волю. Тогда самые жестокие испытания станет легче переносить, раз уж человек по собственной воле решился на них. Когда я все дальше двигался по кругу, мне казалось, что все кружится вокруг меня. Я не мог уже различить одну стену от другой, и дверь от стены. Любовь Божия так же не делает различия между добрыми и злыми людьми, она хотела бы объять всех.

Бастонада[9]

Я прожил уже около месяца без настоящего сна, когда охранник надел на меня черные очки и повел в другое помещение для допроса. Это была большая, голая комната. Ослепленный направленным на меня прожектором, я увидел очертание трех или четырех человек за столом. Я стоял перед ними в наручниках и босой. На мне была только грязная рваная рубашка. Опять мне были заданы обычные вопросы. И я дал похожие на прежние ответы. На этот раз среди инквизиторов находилась женщина. "Если вы не дадите разумных ответов, то будете растянуты на дыбе". Это приспособление в последний раз было использовано в Англии триста лет тому назад для выдавливания признаний. Партия добавила его к остальным орудиям своего искусства убеждать.