Зигфрид Ленц - Живой пример

— Рельсы надо освободить, пропустите трамвай.

Хеллер оглядывается вокруг, ему отовсюду подмигивают, ухмыляются в безмолвном согласии, и он, повернувшись к начальнику, говорит:

— Что до нас, так пусть себе едет.

Кондуктор многократно дергает за ремень звонка, подавая сигнал к отправке, но трамвай с места не двигается.

— Сию же минуту освободите путь, — спокойно говорит начальник группы.

— Но мы — зарегистрированная демонстрация, — отвечает Хеллер.

— Мне это известно, — говорит начальник, — но вы обещали не препятствовать движению транспорта.

— А разве здесь кто-нибудь препятствует движению транспорта? — бросает Хеллер через плечо.

И тогда по знаку начальника — заранее условленному знаку, который полицейские принимают и передают по своей цепи, — из боковой улочки выезжают два темно-зеленых грузовика, задом подвигаясь к трамваю. Плечом к плечу, коротким шагом приближается сюда же первая шеренга полицейских, они медлят, словно бессознательно подчиняясь какой-то препятствующей силе, — вероятнее всего, это неуверенность, ибо невозможно предсказать, чем закончится их продвижение вперед. Полицейских встречают единичными свистками; со всех сторон слышны насмешки, нарастающий гомон мальчишеских голосов. Но в шагающем строе есть некая неотвратимость, а может, так только кажется? Усидеть ли тут? И вот то там, то здесь поодиночке, рывками, как растения при замедленной съемке, поднимаются школьники, готовые что-то предпринять и все-таки растерянные перед лицом надвигающейся на них полиции. Парень с мегафоном призывает всех оставаться на своих местах:

— Мы будем здесь ждать ответа!

Полицейские двигаются к трамваю, шаг их все короче и короче, они едва ли не топчутся на месте. Начальник группы, придерживаясь предписаний, в последний раз предлагает Хеллеру, именно Хеллеру, освободить трамвайные пути, иначе, говорит он, он вынужден будет применить силу, и так далее. Хеллер и школьники скалят зубы.

— Раз вы не подчинились нашему неоднократному требованию, — не повышая голоса, говорит офицер, — мы вынуждены отдать необходимые распоряжения.

От имени общественности, думает Хеллер, от имени «Дойче банк» и всех охранительных сил. Начальник группы, он в серо-зеленых кожаных перчатках, вновь подает знак — тотчас понятый подчиненными и усвоенный ими вместе с азами, — по которому полицейские для начала рассредоточиваются, договариваются, перекликаясь друг с другом, а затем со знанием дела, и только по двое, атакуют сидящих. Один энергично подхватывает их под мышки, другой железными тисками сжимает ноги, и вот сопротивляющиеся, правда, но тут же провисающие тела уже подняты в воздух, полицейские тащат их к грузовикам и точно рассчитанным движением забрасывают в кузов.

Полицейские действуют не без разбора, они пытаются лишь освободить коридор для трамвая, но у них это не получается и никогда не получится: стоит им поднять с рельсов одного, как пробел тотчас заполняется другими юнцами. Хеллер, сам давно уже оказавшийся в кузове, с улыбкой наблюдает за безнадежными уборочными работами; он хотел именно это посоветовать оставшимся, но те и без его совета догадались, как поступить, и потому Хеллер, когда грузовик тронулся, протискивается к поднятому и запертому борту и пальцами показывает сидящим букву V . Два полицейских, не одобрив сего знака, прерывают его мимическую сцену, натягивая брезент.

Хеллер опускается на пол кузова посреди других арестованных. В грузовике курить воспрещается. Слабый свет пробивается сквозь гнущееся целлофановое окошечко.

— Куда мы едем?

— Кто знает, куда мы едем?

— Классический вопрос устной викторины, — замечает Хеллер, — вы же помните: можно ли, сидя в закрытом грузовике, прикинув на глаз скорость, а также время и зная еще, скажем, длину собственных волос, определить местоположение грузовика.

Парень с мегафоном спрашивает сопровождающего полицейского:

— Не будете ли вы добры сказать, куда вы нас везете?

Отвечает не тот полицейский, которому задан вопрос, а его напарник; отвечает очень кратко:

— Заткнись!

Скоро Хеллер чувствует, как все его внутренности начинают сотрясаться, значит, они едут по булыжнику, видимо, мимо вокзала Дамтор; быть может, и мимо университета; вот если бы студенты их поддержали и, сбежав с лекции, осадили бы оба грузовика… А может, они едут на восток, по мосту Кеннеди? Внезапно среди арестованных обнаруживаются битлы, и битлы запевают популярную «Let it Ье» [5] «Да будет так» (англ.) — одна из популярнейших песен битлов. , но полицейский, не захотевший ответить на вопрос, куда они едут, резко их обрывает:

— Отставить вой, — приказывает он. — Это вам не экскурсия.

Нарочно они, что ли, растягивают поездку? Попытаться разве описать Гамбург, угадывая, где они проезжают, словно бы видя улицы сквозь брезент? Не используется ли тут удобный случай, чтобы показать им образчик относительности восприятия? Воняет рыбьей мукой — значит, я в Эйдельштадте. Может, принять такой метод? Не воссоздает ли сила воображения, скрытая под брезентом, город Гамбург, равноценный истинному городу, а быть может, даже лучше истинного?

Грузовики сворачивают, подскакивая на бугре, затем словно переваливают через порог каких-то ворот, словом, выбиваются из общего потока уличного движения и едут, как кажется, по бетонированной, продуваемой со всех сторон площади. Теперь встречные порывы ветра от проскакивающих мимо трамваев уже не натягивают брезент, зато крутящиеся вихри полощут его, вздымают куполом крышу. И тут они останавливаются.

Борта кузова падают.

— Эй, выходи! А ну, слезай! Стройся в шеренгу, пентюхи, если понимаете, что такое шеренга.

Какая-то школьница, этакая русалка, распустившая длинные белокурые волосы, мягко, но настойчиво запрещает разговаривать с собой в таком тоне, полицейский, на секунду обалдев, кисло-сладко отдает ей честь и вежливо говорит:

— Глубокоуважаемая барышня, вас также просят взять ноги в руки. А теперь внимание! На-пра-во, черт побери! В полицию — шагом марш!

Гуськом потянулись они к зданию полиции, вползают по двум, не то трем обшарпанным каменным ступенькам, снова строятся в коридоре, пол которого до блеска протерт тряпкой, в коридоре, где так и разит строгой экономией и лизолом.

— Приготовить удостоверения личности, — объявляет полицейский, — будем заносить в протокол ваши данные. Не толкайтесь, все попадут.

Пятым в кабинет входит Хеллер. Зеленоватый свет лампы. У окна, выходящего на двор казармы, приткнулся видавший виды письменный стол. За старомодным, но надежным «ремингтоном» сидит не менее старый полицейский, печатающий двумя пальцами; рядом с ним стоит, склонившись над машинкой, другой полицейский. Стульев нет. На побеленной стене висят календарь — реклама завода сгущенного молока и фотография бывшего командира стройчасти, который с вестфальской одеревенелостью неподвижным взглядом уставился в комнату. Слева от стола — канцелярский шкаф, его дверцы-жалюзи без конца заедает.