Франчиск Мунтяну - Статуи никогда не смеются

— Не знаю.

Хорват потер подбородок:

— Все вы — славные ребята. Ей так и не удалось ничего узнать. Каждую неделю она получала деньги: клали под дверь. Она мне рассказывала, что хотела проследить, но так и не смогла этого обнаружить.

Хорват замолчал. Потом, пройдя несколько шагов, хлопнул Трифана по плечу:

— А еще говоришь, что, если бы я не вернулся, вы сидели бы сложа руки… Эх, если бы я не был таким безобразно толстым… Ну да ничего! Столько надо сделать, что скоро я похудею не меньше, чем на двадцать килограммов. — Он засмеялся. — Вот увидишь, я стану самым красивым парнем в Араде.

— Никогда не поймешь, шутишь ты или говоришь серьезно.

— Ладно, не философствуй. Как поживает твоя Елена?..

— Постарела.

— Ну, с тобой это не удивительно. Все пьешь?..

— Когда есть, что выпить…

— Сейчас воздержись от выпивки.

Затем без всякого перехода Хорват заговорил о Герасиме, которого считал стоящим парнем.

— Верно! — подтвердил Трифан. — Хороший парень…

Около префектуры они расстались. Хорват направился к уездному комитету партии, а Трифан пошел домой.

Только подойдя к зданию уездного комитета, Хорват пожалел, что не зашел сначала домой. Надо было все же сказать Флорике, что ночью он дежурит, что ему поручено наблюдение за пикетами. Но в помещении он сразу же забыл о жене. Сорок полицейских, выделенных полицией в помощь гражданским патрулям, стояли, выстроившись в ряд, и ждали приказа, чтобы разойтись по городу. Рабочие, железнодорожники и слесари с вагоностроительного завода были вооружены. У одних было немецкое оружие, захваченное у эсэсовцев в аэропорте, у других — винтовки городского гарнизона, присланные Вику.

Ружа, преподаватель химии в лицее Гибы Бирты, низенький человек с выпуклым, как мяч, лбом и светлыми жирными волосами, которому поручено было провести чистку в полиции, доложил Хорвату, что во время выполнения операции произошла стычка и он вынужден был применить оружие.

— Двое погибло, — закончил учитель. Он говорил тихо, смущаясь. — Я перенес трупы в морг. Томеску я еще не арестовал. Но, по имеющимся у нас сведениям, он будет сегодня вечером в «Серой крысе». Прошу вас дать мне четырех человек для облавы.

Хорват назвал ему фамилии и посоветовал не прибегать к оружию. Ружа пообещал сделать все возможное. Хорват провожал его взглядом, пока тот не вошел в актовый зал, где члены Союза коммунистической молодежи рисовали плакаты. Ружа должен был выбрать там какую-нибудь женщину для предстоящей операции, так как появление в «Серой крысе» пятерых мужчин могло показаться подозрительным.

Пикеты располагались на перекрестках центральных улиц, близ учреждений. Во втором пикете у примарии Хорват увидел Герасима и заворчал:

— Тебе чего здесь надо?.. Ты прекрасно знаешь, что тебе заступать на дежурство в два часа… Почему не спишь?..

— Не хочется, — засмеялся Герасим, — и потом дома мне скучно.

Хорват приказал ему отправляться домой. Герасим, надувшись, ушел. Узнав на улице от пикетчиков, что в «Серой крысе» готовится облава на комиссара полиции Томеску, он обрадовался. Домой он идти не думал, поэтому отправился в «Серую крысу».

«Серая крыса» была «истинно румынским» рестораном. Здесь впервые в городе появилось объявление: «Евреям вход воспрещен», здесь в узком кругу проводились пленумы «исторических» партий. Владелец ресторана кулак моц, «чистокровный румын», ловко спекулируя на этом, в короткое время стал одной из самых известных в городе политических фигур. На национальных праздниках 10 мая и 24 января [5] 10 мая 1877 года — провозглашение независимости Румынии; 24 января 1859 года княжества Молдова и Валахия объединились в единое государство. он стоял на главной трибуне; он пел в румынском церковном хоре и был вице-президентом благотворительной Ассоциации румынских женщин, проживающих по ту сторону Карпат.

После разгрома немцев он сразу же нанял певицу, еврейку Розенцвейг, и развесил по городу афиши с ее именем.

В ресторане на старых цветных табличках с надписями: «Говорите по-румынски» — и других в том же духе теперь появился новый текст: «Алкоголь затемняет рассудок», «Кредит умер» и «Клиенты в состоянии опьянения не обслуживаются».

Герасим вошел в ресторан. Он не заметил ни новых надписей, ни желтых лент, на которых красовалось: «Сегодня поет Нуци Розенцвейг».

Засунув руки в карманы и нащупав пистолет, старый кольт, долго хранившийся в погребе, он стал пробираться между столиками. Посреди зала, возле бетонной колонны, поддерживающей потолок, он увидел свободный столик. Сел. Поблизости от него два барышника обсуждали болезни лошадей, которые якобы свирепствовали в уезде; после каждого глотка рома они целовались. Официантки, сравнительно молоденькие девушки в прозрачных блузках с национальным узором, ловко лавировали между столиками. Рассматривая многочисленных посетителей ресторана, Герасим оперся локтями на стол и только тогда заметил прислоненную к стакану карточку, на которой было напечатано: «Занято». Он огляделся и, убедившись, что за ним никто не наблюдает, сунул карточку в карман, потом расстегнул ворот рубашки и закурил сигарету. Заказав пол-литра вина, он осмотрел зал, пытаясь определить по внешности комиссара полиции Томеску. Единственным, кто мог им оказаться, был высокий мужчина со шрамом под левым глазом, но официантка сказала, что это владелец бойни. Остальные посетители походили на дельцов, случайных политиканов, а некоторые на студентов ветеринарного института.

Вино уже разгорячило Герасима, и он почувствовал себя свободнее, когда вдруг к его столу подошел низенький человек с жирными цвета соломы волосами и выпуклым, как мяч, лбом. Рядом стояла высокая девушка с большими черными миндалевидными глазами.

— Простите, этот стол был оставлен для нас.

— Не думаю, — ответил Герасим и с деланным равнодушием стал смотреть на эстраду, где расположился оркестр; вышла Нуци Розенцвейг в платье из лазурного тюля.

Желтоволосый настаивал, тогда Герасим предложил им сесть, сказав, что скоро уйдет. Появился и владелец ресторана в темном костюме и крахмальной рубашке тонкого полотна с национальной румынской вышивкой, Герасим, не отрываясь, смотрел на певицу, до него доносились лишь отдельные слова из разговора хозяина с посетителем. «Да, господин учитель», «Сейчас, господин учитель», «Только что, господин учитель…»

Когда хозяин отошел, Герасим внимательнее пригляделся к учителю, однако ему куда интереснее было смотреть на его спутницу, девушку с миндалевидными глазами. В профиль она была даже красива, хотя сильно выступавшие скулы свидетельствовали о том, что она не всегда бывала сыта.