Франчиск Мунтяну - Статуи никогда не смеются

Флорика».

Вечером на дома, на высокие трубы фабрики опустилось молчание. Со стороны прядильного цеха подул прохладный ветерок. Он лениво подметал двор, вздымая клочья хлопка, проскользнувшие между железными крыльями вентилятора.

Желтые круги от лампочек, которые раскачиваются при малейшем дуновении ветерка, скользят по дорожкам, по рельсам узкоколейки.

Хорват прислонился к стене и задумчиво оглядел вытянутый двор. Он знал здесь каждый камень, знал, где в дождливые дни скапливается вода и куда надо насыпать гравий, чтобы рабочие не ходили по грязи.

С вокзала ползла черная тяжелая туча.

«Будет дождь», — подумал Хорват. Он посмотрел на свои руки и улыбнулся. Он держал за ногу резиновую куклу, куклу для Софики. Хорошо, что наконец-то он вспомнил об этом, сегодня по крайней мере он сможет спать спокойно. Флорике нечего будет ему сказать. В глубине души он находил для нее какие-то оправдания. Они женаты почти десять лет, а не были вместе и десяти дней.

Он подошел к будке вахтера.

— Возьми, товарищ Мариан, эту игрушку. Я сейчас вернусь, только обойду двор.

— Оставь ее здесь, товарищ Хорват, пусть лежит хоть до утра. Никто не возьмет.

Хорват шел медленно, маленькими шагами. Освещенный квадрат окна красильни вырисовывался на кучах песка, тянувшихся вдоль здания.

«Сверхурочная работа, — подумал он. — Не хватает рабочих рук». Последнее время некоторые проблемы вызывали у него почти физическую боль. Кадры, кадры, кадры. Он с радостью вспомнил о четырнадцати рабочих, посланных в школу прядильщиков, где они выучатся и станут помощниками инженера. Среди них и сын Гомбаша, этот рыжий большеротый юноша. Старик так обрадовался. Каждый раз, как вспоминает об этом, широко улыбается, обнажая большие желтые зубы.

— Сын-то мой, Александру, инженер, — говорит он. А если кто-нибудь поправляет его: «Помощник инженера», сердится и повышает голос — Нет, я ему все ребра переломаю! Или он выйдет инженером, или пусть опять двор подметает.

Иногда старик врет, но никто этого не принимает всерьез, даже Хорват, которому следовало бы бороться со всякой ложью.

— Сын-то мой, Александру, денег мне прислал.

На самом же деле Герасим несколько раз заставал старика на почте: он посылал сто леев на имя сына, потому что ведь не может будущий инженер жить в Бухаресте без карманных денег!

Черное облако расползлось, словно высокие трубы вагоностроительного завода разорвали его на полосы.

В небе зажглась звезда. «Лучафер» [18] Лучафер — по-румынски Венера. , подумал Хорват., Для него всякая звезда была Лучафером, потому что это имя нравилось ему и его легко было запомнить. Тем более что и в школе он учил стихотворение с таким названием. Счастливый тот, кто умеет писать стихи. Только однажды, теперь, уже на старости лет, попробовал писать и он, но не мог для слов «23 августа» найти лучшей рифмы, чем «муста». А такому слову нечего делать в революционном стихотворении, С тех пор он уже не пробовал. Зачем понапрасну терять время.

Хорват подошел к ткацкому цеху. Он вдруг почувствовал себя как-то одиноко среди этой гнетущей тишины. Она действовала на него неприятнее, чем шум, от которого лопаются барабанные перепонки. «Работают только в две смены… И это опять по вине барона… Затруднения с сырьем. А то, что прибыло из Голландии, самого низкого качества, все это как будто нарочно подстроено, ведь голландцы разбираются & хлопке… А может быть, это все же вина не барона, а наша. Надо бы нежно взять его за шиворот, дать ему под зад коленкой, чтобы он убирался к черту… Да-да, это наша вина».

Он завернул за угол. Только сейчас вспомнил, для чего вышел во двор. За целый день не нашел времени посмотреть, как идут дела на строительстве нового здания, гордости рабочих ТФВ. Каждый день ходил он смотреть, как поднимается еще на метр-другой зеленая ветка акации, которую клали на самую высокую стену здания. Когда бетонировали столбы, Хорвату казалось, что этому конца не будет. Каждый день он спрашивал:

— Не затвердел еще бетон?

Будь его воля, он в первый же день разрушил бы деревянную опалубку. Но пока только стальная паутина, высунувшаяся, словно когти из бетонного тела, показывала высоту будущего здания.

Издалека все сооружение казалось тенью, возникшей на фоне неба. Его охватило чувство радости, «Со вчерашнего дня здание выросло, — подумал он. — Черт меня подери, если не%выросло».

Он подошел к лесам, но внезапно остановился. За спиной послышались шаги.

— Кто это? — громко спросил он.

— Я, дежурный пожарник. Это ты, товарищ Хорват? Я думал, сегодня уже не придешь!

Теперь Хорват узнал говорившего. Это был Пырву, новый рабочий, против приема которого он возражал. Правда, никаких оснований для этого у Хорвата не было, но ему не понравилась настойчивость, с которой добивался его приема Прекуп. Нельзя было даже проверить его документы: они еще не были собраны и подшиты. Хорват и сам не знал, как согласился на это, хотя обычно не ошибался, когда выступал против того, на чем настаивала дирекция.

— Как справляешься с работой, товарищ Пырву?

— Спасибо за внимание, товарищ Хорват, хорошо. Еще выросло на двадцать три ряда кирпичей, — Пырву кивнул на здание.

— Двадцать три ряда… прекрасно, — ответил Хорват. — Скоро будет готово.

Они шли рядом, обходя валяющиеся на дороге доски и балки.

— Сюда, — показал Пырву, беря его за руку. — Тут разлит цементный раствор.

Перед ними возвышалась груда заботливо уложенных кирпичей, одни из них были новые, другие старые, очищенные.

— Нам не хватает извести, — сказал Пырву.

— Извести? — удивился Хорват. — «Какого черта, когда только вчера пришел целый вагон? Мы расписались в его получении. Может быть, известь еще не дошла до фабрики? Невозможно: ведь Илиеш рассказывал, как он гасил ее, потому что она была слишком жидкой. Или Пырву плохо смотрел?»

Хорват направился к яме с известью. Пырву пошел за ним. Вдруг Пырву наклонился, чтобы убрать с дороги кирпич.

Хорват подошел к яме: она была полна.

— Вот видишь, она…

Он услышал у себя за спиной тяжелое прерывистое дыхание, но не успел обернуться… Почувствовал сильный удар в затылок и упал лицом вниз.

Глухой шум падения поглотил крик. Так подушка заглушает плач ребенка.

Пырву отскочил в сторону, чтобы известь не попала на него, потом схватил заранее приготовленную палку, хотел затолкать Хорвата поглубже. Но в этом не было необходимости. Известь, как море сметаны, поглотила грузное тело Хорвата. Послышалось несколько тяжелых всплесков.

Пырву не сводил глаз с ямы. Он вытер пот со лба, почувствовал, что рубашка прилипла к спине. Он обернулся, осмотрелся вокруг. У него заболел живот.