Григорий Арутюнян - Авое, Тифлис

— В тот вечер, сидя на унаби я, вдруг, увидел, как сильно изменился наш дворик. Он стал еще меньше, появилось много пристроек — всем нужны были дополнительные удобства. Пристраивались кухни, расширялись комнаты. И все это, в основном, за счет нашего дворика, кстати, давно заасфальтированного. Унаби, росший почти в центре двора, теперь оказался у кирпичной стены, выстроенной настырной соседкой.

— Многое изменилось в планах на будущее и у нас с ребятами. Робик готовился поступать в консерваторию. Артем собирался в Москву для поступления в технический вуз, Сергей — в Киев, в авиационный институт, а Герцен в Пермь, в медицинский. Я выбирал между историческим и юридическим факультетом. Все более и более занимала меня и медицина.

— Но впереди были еще последние летние каникулы и я, наконец, увидел море! Мы поехали к нему с мамой, сестрой и моими друзьями Артемом, Сергеем и Герценом. Море появилось за окном мчавшегося поезда неожиданно просто и буднично. Я тщетно вглядывался в узкую морскую полосу, видимую из окна поезда и — ничего. Затем полоса исчезла — поезд огибал какую-то возвышенность. И вдруг, предо мной, как в сказке, чудом, открылось море, о котором я грезил.

Мы пробыли там недолго, всего полмесяца. У меня в этой поездке, была и своя, сокровенная и как я думал, исходя из рассказов многих ребят, легко исполнимая для любого парня мечта,— познать настоящую любовь женщины. Мне казалось, по тем же курортным рассказам, что стоит только показаться на пляже или на танцах, вечером, в знаменитом сочинском парке "Ривьера", как все девушки бросятся на тебя — только выбирай! Но я быстро понял, что это далеко не так. Было, действительно, много красивых женщин и девушек вокруг, но никто не обращал на меня особого внимания. В жизни ничего не дается легко и просто. Все нужно заслужить. Но мы были очень молоды и считали, что и так заслуживаем всего. И ведь, были правы! Молодость — вот в чем была наша главная и неоспоримая заслуга.

— Правда, у меня тогда дальше поцелуя дело не пошло, но ведь все только начиналось! Мы познакомились и подружились с очень хорошенькими местными девочками, тоже школьницами, и в последний вечер, наутро мы уезжали, долго гуляли с ними по чудному курортному городу. Затем устроились на скамеечке, в аллее, под каштанами Я робко приблизил к себе свою подругу и поцеловал — сначала в щечку, затем в губы. Это был первый в моей жизни поцелуй. Она крепко ко мне прижалась, и мы еще долго целовались под звездной россыпью южного неба и тихой, отдаленно слышимой, музыкой морских волн. Когда расставались, она протянула мне почтовый конверт, попросив вскрыть его после ее ухода. Открыв конверт, я увидел небольшой сложенный пополам кусочек бумажки с записанным на ней адресом. А ниже — приписка:— "Я люблю тебя. Вера"… Мы переписывались несколько лет, но, увы, так больше и не встретились.

Последний учебный год пролетел очень быстро. Началась пора выпускных экзаменов. Стал прихварывать и дедушка. А я уже твердо решил сдавать в медицинский институт. Предстояло расставание не только со школой, но и с родним городом.

— Однажды, когда экзамены и выпускной вечер были уже позади, я возвращался домой с очередной вечерней прогулки. Мы с друзьями встречались перед предстоящей разлукой каждый вечер — строили грандиозные планы на будущее, мечтали, пили легкое вино на "брудершафт" на берегу чудной Куры.

— Войдя во двор, я потерял дар речи — два дюжих молодца, под руководством нашей неугомонной соседки, пилили старое унаби… Соседи стояли и смотрели, молча и понуро. В последнее время я мало бывал во дворе и не знал, что унаби давно обречен. Вот, настал и его черед. Оно было уже наполовину спилено, когда, вдруг, будто увидев меня и решив схватиться за последнюю соломинку и надежду, унаби, как безнадежно больной человек, издал хруст, напоминающий стон, наклоняясь в мою сторону. Его суховатые ветки, похожие на беспомощные, иссохшие руки умирающего, протянулись ко мне. Я хотел крикнуть, броситься ему на помощь… Но ком подкатил к горлу. И я понял, что опоздал…

—Унаби лежал у самих моих ног.

—У ног лежало, и я прощался с ним, и мое детство.

— Детство, кончающееся так же неожиданно, как закончил свой век в нашем дворике старый и добрый унаби.

1981 г.

— У бедняка Хечо умирала жена. Тусклый свет лучины, догорающей в холодной комнатушке, падал на ее бледное лицо. Она была еще очень молода, хоть и успела родить ему троих мальчиков. Младшему, Вагаршаку, было чуть больше года. Он делал свои первые шаги, наблюдая с широко раскрытыми детскими глазами за происходящим в этом удивительном мире. Старшие — Николай и Сурен, опустив головы, молча переживали с отцом грянувшее несчастье. И вокруг стояла зловещая тишина, изредка прерываемая отдаленным, волчьим воем. Последними словами умирающей были: "Хечо джан, позаботься о детях… Не дай погибнуть маленькому Вагаршаку. Обещай, чтоб я ушла спокойно"…

— И Хечо обещал.

— Прошло несколько лет. Время было тяжелое, голодное, в особенности в Зангезуре. Оторванный от мира уголок, под носом у младотурков, устроивших варварскую резню людей на глазах изумленного, но равнодушного и алчного мира, героически боролся и выживал в одиночку. Боролся за выживание и Аповин Хечо — так его называли, по имени его деда — Апо. Брался за любую работу, лишь бы прокормить детей. Но одному было очень сложно. И он привел в дом другую женщину. Она родила ему еще двух мальчиков — Смбата и Сергея и девочку. Для маленького Вагаршака настали трудные времена. Мачеха, не смея пререкаться со старшими пасынками, отыгрывалась на нем. Отца и братьев целыми днями не бывало дома, и мальчик был в полной власти чуждой ему женщины. Она не давала ему ни минуты покоя. Ему приходилось делать всю работу по дому, тащить дрова и воду, в отсутствии мачехи присматривать и кормить малышей, самому оставаясь полуголодным. Отец, часто выполнявший всякую поденную работу за харчи, выкраивал их, чтоб принести что-то домой и тайком от жены отдавал мальчику.