Андре Мальро - Надежда

— Девять шансов из десяти, дружок, что они погибнут, — сказал он Саласару.

Рамос занял на бронепоезде место командира, удравшего не то к фашистам, не то в мадридские кабачки.

Среди величественных гор грузовики казались крохотными. Солнце поблескивало на капотах; невозможно, чтобы фашисты их не заметили.

— Почему бы их не поддержать? — спросил Саласар, закручивая великолепные усы. Раньше он служил сержантом в Марокко.

— Приказ — не стрелять. Никакой возможности добиться другого: твой веревочный телефон работает, как настоящий, но на проводе там никого нет.

Три ополченца в комбинезонах, не сводя глаз с грузовиков, которые продвигались по бледно-голубой асфальтовой дороге, поперек которой лежали два трупа, расстилали на рельсах в нескольких метрах от бронепоезда две ризы и епитрахиль.

— Трогаемся? — крикнул один из них.

— Нет, — ответил Рамос. — Приказ — стоять на месте.

Грузовики по-прежнему продвигались вперед. В промежутках пушечной канонады отчетливо слышался шум моторов. Ополченец, соскочив с тендера, подобрал ризы и сложил их.

Это был один из тех кастильских крестьян, чьи узкие лица похожи на морды их лошадей. Рамос подошел к нему.

— Что ты делаешь, Рикардо?

— Наши так хотят…

Растерянный, он немного развернул епитрахиль; парча блеснула на солнце.

Грузовики все шли и шли. Машинист, высунув голову из паровоза, насмешливо скалился на солнце. Грузовики приближались к батареям.

— Потому что, — продолжал Рикардо, — надо быть осторожным. Как бы из-за этой дряни бронепоезд не сошел с рельсов, да и ребятам с грузовиков она может принести несчастье.

— Отдай это своей жене, — сказал Рамос. — Она себе что-нибудь сошьет.

Этот рослый курчавый детина, весельчак с повадками деревенского сердцееда, внушал крестьянам доверие, но они никогда не знали точно, шутит он или нет.

— Это… это на моей жене?!

Крестьянин с размаху швырнул позолоченный сверток в овраг. Размеренными очередями застрочили неприятельские пулеметы.

Первый грузовик забуксовал, описал четверть круга, опрокинулся и вытряс, как из корзины, всех своих пассажиров. Те, что остались в живых и не были ранены, стреляли, укрывшись за машиной. Из бронепоезда ничего уже не было видно, кроме полевого бинокля и курчавых волос Рамоса. По радио кто-то пел андалузскую песню, и смола вырванных с корнем сосен наполняла запахом свежевыструганного гроба дрожащий воздух, словно сотрясаемый пулеметными очередями.

По обе стороны опрокинутого грузовика росли оливы. Один… другой… пятеро бойцов отбежали от грузовика, кинулись к деревьям и попадали друг за другом. Остальные грузовики остановились, так как опрокинутый преграждал им путь.

— Только бы они залегли, — сказал Саласар, — позиция хорошая…

— К черту приказ! Беги к бронепоезду, пускай стреляют.

Саласар побежал к поезду, воинственный и неуклюжий в своих великолепных сапогах.

Теперь, когда добровольцы были вынуждены остановиться, Рамос мог стрелять без риска попасть в своих. Был один шанс из ста накрыть неприятельские пулеметы, расположения которых он не знал…

На запасном пути стояли товарные вагоны с еще не стертой надписью «Да здравствует забастовка!». Бронепоезд вышел из туннеля, угрожающий и слепой. И еще раз Рамос почувствовал, что бронепоезд — это только пушка и несколько пулеметов.

Люди, укрывшиеся за грузовиком, стреляли вслепую. Они начинали понимать, что на войне приблизиться к неприятелю важнее и труднее, чем сражаться; что дело не в том, чтобы помериться силами, а в том, чтобы убивать друг друга.

Сегодня убивали их.

— Не стреляйте, пока ничего не видите! — крикнул Барка. — Иначе не останется патронов, когда они навалятся на нас.

Как всем хотелось, чтобы фашисты пошли в атаку! Драться, а не отсиживаться, как больным. Один ополченец побежал вперед, к батареям; на седьмом шагу он повалился, как и те, что пытались спрятаться за оливами.

— Если их орудия начнут палить в нас… — сказал Мануэль Барке.

Очевидно, по какой-то причине это было невозможно, иначе это уже было бы сделано.

— Товарищи! — послышался женский голос.

Почти все в изумлении обернулись. Подошла девушка из ополчения.

— Тебе тут не место, — сказал Барка неуверенно, ибо все были благодарны ей за то, что она здесь.

Она волокла толстый короткий мешок, набитый консервными банками.

— Как это ты пробралась? — спросил Барка.

Она знала местность: ее родители были крестьяне из ближайшей деревни. Барка внимательно посмотрел в ту сторону: сорок метров открытого пространства.

— Так что, можно пройти? — спросил один из бойцов.

— Да, — сказала девушка. Ей было семнадцать лет, она была хороша собой.

— Нет, — сказал Барка. — Поглядите, никакого прикрытия. Нас там всех перебьют.

— Она-то прошла, почему мы не можем?

— Слушайте. Конечно, они нарочно дали ей пройти. Мы и так влипли, зачем же лезть по самые уши?

— А по-моему, можно пробраться в деревню.

— Неужто вы хотите уйти отсюда? — с отчаянием закричала девушка. — Народная армия должна удерживать все свои позиции, так сказали по радио час тому назад.

Она говорила театральным голосом, столь свойственным испанским женщинам, и складывала в мольбе руки, сама того не замечая.

— Мы вам принесем все, что хотите…

Словно обещали детям игрушки, чтобы их успокоить. Барка задумался.

— Товарищи, — сказал он, — дело не в этом. Девчушка говорит…

— Я не девчушка…

— Ладно. Товарищ говорит, что можно уйти, но нужно остаться. А я говорю — надо бы уйти, но нельзя. Не будем путать.

— У тебя красивые волосы, — вполголоса говорил девушке Мануэль, — подари мне один волосок.

— Товарищ, я здесь не ради глупостей.

— Хорошо, оставь его себе. Ну и скупая же ты!

В его голосе не было особой настойчивости, он все время прислушивался.

— Слушайте, — крикнул он, — слушайте…

В тишине, не нарушаемой даже птичьими голосами, неприятельские пулеметы выпускали очередь за очередью. Один замолк, нет, просто заело; стрельба возобновилась. Но ни одна пуля не долетала до грузовика.

— Там! — крикнул ополченец, указывая пальцем.

— Нагнись, дурень!

Он нагнулся. В направлении, куда он показывал, параллельно дороге и используя каждый бугорок, к фашистским батареям приближались голубые пятна — штурмовые гвардейцы.

— Конечно, — сказал Барка, — если бы мы так же сделали…

По мере того как они продвигались вверх, часть их исчезала за укрытиями.

— Вот это работа! — сказал один из ополченцев. — Ну, ребята, пошли?

— Внимание! — крикнул Мануэль. — Только не вразброд. Рассчитывайтесь по десяти. Первый в каждом отделении — за старшего. Продвигаться на расстоянии не менее десяти метров друг от друга. Наступать четырьмя группами. Прибыть на место всем вместе. Первые придут раньше, но это не важно, потому что они будут разворачиваться дальше, чем другие.