Арно Зурмински - Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию

- Делают одну большую кучу, - сказал Герман, оглядываясь на склад.

- В Йокенен этого хватило бы на сто лет, - ворчал Петер, разгребая обеими руками конфеты.

Все один сорт. Только малиновые.

Начался пожар. Белый дым клубился над разрушенными хранилищами и тянулся низко над землей на северо-запад.

- Я думаю, так же делают дымовую завесу, - сказал Герман.

Все сравнялось с землей, только мармеладный корпус остался стоять рядом с караульной будкой. Военная легковая встала поперек шоссе, оттесняя людей обратно в предместье. Теперь прощай, мармеладный склад. Боковые стены подались, повалились на землю, через потолок вылетели куски толя, дерева и картона. Свалилась, как будто опрокинутая невидимой рукой, и контрольно-пропускная будка. По улице покатились банки с мармеладом, разбитые и целые. Желтый абрикосовый мармелад потек в дренгфуртскую придорожную канаву.

- Ну вот и будке конец, - сказал Герман.

На обратном пути они обогнали обоз беженцев. Просторные повозки не спеша катили по шоссе. В них было очень уютно. Люди поставили на телегах деревянные стойки и натянули на них шерстяные одеяла.

- Правда получается, как фургоны на диком Западе? - спросил Герман.

Петер прицепился к одной телеге, разговорился с плотно закутанным детским лицом, выглядывавшим из-за навеса.

- Хочешь конфетку? - спросил он детское лицо.

Девочка приподняла брезент, и Петер бросил в телегу семь, а то и восемь конфет.

- Откуда вы? - поинтересовался он.

- Из Ангербурга, - ответила девочка.

Это было не так уж далеко, километров двадцать пять к востоку от Йокенен.

"Хорошо хоть фюреру ничто не угрожает", - думал Герман. Когда его штаб-квартира находилась в лесу между Ангербургом и Растенбургом, он был в крайней опасности. А без фюрера все пропало.

Прямо перед Йокенен затор на шоссе: транспорт остановлен большим стадом. Коровы запрудили всю проезжую часть, некоторые пробовали пастись по обеим сторонам шоссе и громко мычали, не найдя под твердым снегом ничего съедобного. Один крестьянин из Ангербургского округа о чем-то договаривался с группой солдат. Нужно пристрелить его корову, которая стояла в придорожной канаве с подвернутой ногой и отказывалась двигаться дальше. Герман и Петер протискались вперед и все видели своими глазами. Видели, как самый маленький из маскировочных халатов зарядил винтовку и отвел затвор. Эти тупоумные глаза там в канаве. Выстрел был совсем не таким громким, как его себе представляют. Корова какое-то мгновение стояла, как будто не могла шевельнуться на своих парализованных ногах. Потом вдруг повалилась на бок, задрала две ноги вверх, перекатилась обратно, свесила язык в снег, который тут же стал окрашиваться в красный цвет.

- Она сейчас замерзает, - сказал Петер. - Мясо не испортится, еще весной можно будет есть.

Да, это было время, когда придорожные канавы заполнялись консервированной говядиной. Иногда там попадались и лошади, потом овцы, потом и люди. То, что не мог пропустить большой поток, оседало в канавах.

Перед поворотом на улицу Йокенен опять пробка. Саксонцы отступали. Они перегородили шоссе, чтобы спокойно вывести свои тяжело нагруженные машины на дорогу.

- Эти тоже не на фронт, - заметил Петер. Ну, это-то было понятно, с отвертками и клещами на фронт не едут. Их дело было чинить, что возвращалось с фронта.

Герман и Петер поставили велосипеды возле двери дома Ашмонайтов. С гордостью внесли в кухню мешок с конфетами. Петер с размаха бросил мешок, и он громко шлепнулся на каменный пол. "Ну", - сказал он и разрезал мешок кухонным ножом. Мальчики лежали на полу и делили: тебе одну, мне одну.

- Уже вечер, Петерка? - спросила из своей кровати слепая бабушка, хотя для нее, собственно, всегда был вечер.

- Ты бы помолчала, бабушка, а то мы собьемся.

Они еще не закончили дележ, когда в дверях появилась Марта.

- Боже мой, наконец-то вы здесь! - захлебнулась она. Да, да, она опять натерпелась страху, что ее Герман мог попасть под колеса. Приходить домой так поздно!

- Двести семьдесят две конфеты! - торжествующе закричал Герман.

- Дети, дети, ведь уже темнеет. А все шоссе забито беженцами и военными!

Герман протянул матери малиновую конфету в фантике.

Разве это не удачный день? Двести семьдесят две конфеты. Когда такое бывало? Не бывало даже на Рождество или на день рождения.

Петер понес слепой бабушке целую пригоршню, просто высыпал сладкий дождь на красное клетчатое одеяло.

- На, бабушка! Ты тоже попробуй сладенького.

Спали плохо. Из-за взрывов в мармеладном корпусе - все время мармеладный корпус - Герман всю ночь то и дело вскакивал в испуге, его преследовал запах горелого, языки пламени, вырывающиеся сквозь стены хранилища. Потом шум в гостиной Штепутата. Рано утром, когда еще все спали, через выгон явился инспектор Блонски - что совсем неожиданно, не на лошади. Нервно кусая сигару, он произнес: "Надо сматываться".

Инстербург пал. Перед Ангербургом стояла Красная Армия. Кенигсбергу грозило окружение.

Штепутат силой усадил Блонского на диван. Были ведь приказы из округа, из управления области, лично от гауляйтера Эриха Коха. Немцы Восточной Пруссии не бросаются в бегство, они своими руками защищают свои дворы - если нужно, оглоблями и навозными вилами. В Эйдткунен эсэсовцы по приговору военно-полевого суда расстреляли бургомистра за то, что его деревня снялась с места раньше времени.

- Но в Ляйтнервальде уже никого нет, и в Норденбурге, и во всех деревнях за горой Фюрстенау.

Штепутат позвонил в Дренгфурт районному секретарю партии Краузе. Он должен знать.

- Этого Краузе уже давно и след простыл, - буркнул Блонски.

И ошибся. Партийный секретарь Краузе 23 января 1945 года сидел в своем партийном бюро на дренгфуртском рынке прямо напротив бывшего магазина маленького еврея Самуэля Матерна. Краузе изучал обстановку: прежде всего сохранять спокойствие! Парашютно-танковый корпус "Герман Геринг" удерживает Мазурский канал. Несомненно! Я это знаю из надежных источников. Мы сегодня из соображений безопасности отправляем женщин с маленькими детьми из Дренгфурта в Растенбург... По узкоколейке... Конечно, она еще работает... Только без паники! Кто бросается бежать, только напрасно забивает дороги и мешает подходу наших резервов!

Именно так. Подвести резервы. Штепутат перевел дух. Он был непоколебимо уверен, что высшее начальство не оставит маленький Йокенен в беде. На все свой порядок. Если бы была опасность, йокенцам сообщили бы.

- Но нужно быть готовыми к худшему, - сказал Блонски.

Да, тут он, пожалуй, прав. Быть готовыми - это не идет в разрез ни с какими приказами. Достаточно ли вообще повозок в Йокенен, чтобы двинуться в путь? Работников поместья придется объединить по три семьи на повозку. А что будут делать те, у кого нет ни лошади, ни телеги? Шорник Рогаль, например, дорожный сторож Шубгилла со своим множеством детей? Блонски предложил составить план, включив в него все повозки и всех лошадей деревни. Сегодня же, сейчас. Он зажег свою наполовину изжеванную сигару, ушел, не прощаясь, обдумывая свой план, подсчитывая лошадей и телеги, распределяя йокенцев. Жалко, что не было Микотайта - он со своим практичным умом организовал бы все наилучшим образом.