Арно Зурмински - Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию

Все прошло так быстро, что, когда Герман и Петер выкарабкались из сена, все уже кончилось. Зенитный пулемет еще издавал звуки, стрекоча вслед затихающему на востоке шуму, но вскоре замолк. Когда Штепутат и Хайнрих подбежали к повозке, было уже тихо. Однако спокойный утренний кофе на этом закончился. Когда поехали дальше, Петер остался в телеге Штепутата. Он сидел с Германом и осматривал дорогу. Герман считал воронки на поле.

- Не очень-то хорошо они целились, - отметил Петер.

На самом деле, поле они перерыли здорово. Но один раз попали и в шоссе, прямо в край кювета. Герман и Петер лежали на спине и смотрели на ободранные ветви придорожных деревьев над головой. Там висели полотенца, рваные простыни, кусок брезента. Нет, никаких конечностей не было. Такое не держится там, наверху. Зато было вышитое полотенце с надписью: "Родной очаг всего дороже". Они удивлялись, что нигде не было трупов, даже лошадиных. Но впереди сидел мазур Хайнрих. Он, наверное, видел больше, он склонился над козлами и выблевал на дорогу все - и горячий кофе из трактира в Ландскроне и хлеб с топленым салом.

Уже к полудню опять остановка: слепая бабушка лежала, окоченевшая, в телеге и на каждом ухабе качала головой. Петер утверждал, что у нее отмерзли ноги, потому что они все время торчали из телеги. Во всяком случае, смерть пришла снизу, поднялась по ледяным ногам.

Четверо йокенских мужчин под руководством шоссейного обходчика Шубгиллы подняли слепую бабушку из телеги и отнесли ее в сторону от дороги на поле. Они выкопали яму, что было не так просто в поле, промерзшем не меньше чем на метр. В общем-то, они скорее разгребли снег, чем землю. Мальчики стояли на откосе и наблюдали. Герман представил себе, как весной, когда снег начнет таять, рука или нога слепой бабушки будет торчать из земли.

Особо торжественного настроения не было. Фрау Ашмонайт немного поплакала. И надо же, чтобы слепая бабушка надумала умирать в дороге, когда на йокенском кладбище для нее уже было готово место. Петеру велели точно запомнить, где ее похоронили. Когда-нибудь они заберут слепую бабушку в Йокенен. Когда будет теплее, когда станет лучше, когда будет мир.

Мужчины сняли шапки, простояли неподвижно до середины "Отче наш" и нагребли на слепую бабушку смесь мерзлого чернозема и снега. Ни песен о Господе Иисусе. Ни звона колоколов. Под землю уйти легко.

Пока хоронили слепую бабушку, на шоссе появился долговязый человек в партийной форме, с повязкой со свастикой на рукаве и револьвером на поясе. Он ходил от повозки к повозке в сопровождении лейтенанта в форме защитного цвета и двух молоденьких солдат (не старше Буби Хельмиха), совершенно не умевших обращаться со своими карабинами, и проверял документы. Искали мужчин, способных носить оружие, мужчин для немецкого народного ополчения. Мазуру Хайнриху пришлось слезть с телеги и, хромая, продемонстрировать, что его левая нога на пять сантиметров короче правой. Для Штепутата было достаточно его возраста и факта, что он был бургомистром Йокенен и руководителем всего каравана. Трактирщика Виткуна пробрал понос. Он скрылся в еловом леске и испражнялся там так долго, что у любого нормального человека успела бы отмерзнуть задница. Но с шоссейным обходчиком Шубгиллой им повезло. Он стряхивал грязь с лопаты, которой они закопали слепую бабушку, когда подошли эти в форме. Все пять с лишним лет войны Шубгилла нес свою исключительно важную в военном отношении службу на дорогах между Коршеном и Ангербургом. Но сейчас все было кончено с восточно-прусскими шоссе, обходчики больше не требовались. Даже множество детей, смотревших большими глазами из-под навеса, ничего не могли изменить: Шубгилла был призван в народное ополчение тут же на месте. Старший сын, которому недавно исполнилось пятнадцать, уже довольно неплохо умел запрягать и распрягать лошадей. Шубгилла взял свой узелок и пошел.

- Один Господь знает, что из этого выйдет, - сказала Марта, глядя, как Шубгилла уходит с людьми в форме. Она все больше и больше склонялась к тому, чтобы вовлечь в происходящие события Господа Бога, вложить все в его руки.

- Если бы Блонски не смылся заранее, взяли бы и его, - заметил мазур Хайнрих.

Да, Блонскому опять повезло. Но они с ним еще встретились, с маленьким инспектором Блонским, выехавшим с каретой и двумя женщинами из замка раньше их. Йокенский обоз догнал его еще до наступления темноты. Блонски поджидал в карете на одном из перекрестков. Он все устроил, разыскал для йокенцев ночлег в поместье под названием Юдиттен. Прежде всего отдохнуть. Переждать. Может быть, скоро вернемся обратно в Йокенен. В 1914 году вернулись.

Юдиттен. На несколько дней мир, теплые комнаты, капающая с крыш вода, спокойное воскресенье. Можно было бы и в церковь пойти. Дети получили молоко, женщины развесили в саду поместья выстиранное белье. Лошадей подковали, починили разорванную упряжь, нашелся и ветеринар, сделавший простуженной лошади укол. Не нашлось только врача для маленькой бледной женщины. Приступы слабости у нее участились. Однажды она упала в обморок на лестнице господского дома Юдиттен, и кучеру Боровскому пришлось нести ее в постель. С едой у нее тоже было неблагополучно. Она могла есть только очень сладкий молочный суп. Жареное из нее тут же выходило обратно. Майорша сидела у ее постели и ходила за ней, как за больным ребенком.

- Ей станет лучше, когда выйдет мартовское солнце, - сказал кучер Боровски.

В Юдиттен еще горел электрический свет, и всегерманское радио еще распространяло свои важные сообщения. Героическая битва бушует в Восточной Пруссии, уверял диктор. Почему только ее нигде не видно?

Никто не был так разочарован действительностью войны, как Герман Штепутат. Он понимал сообщения вермахта буквально и тщетно ожидал борьбы за каждый метр земли, за каждый окоп, каждый разрушенный дом. Но эта война разыгрывалась на огромных пространствах. Если где-то противник давил слишком сильно, фронт прогибался, отходил далеко назад на новые позиции. Врага больше не видели, а уж тем более не видели белки его глаз. Людей убивали на расстоянии, с помощью самолетов и дальнобойных орудий. Это получалось так чисто и никому не омрачало совесть. Уже не нужно было особой личной храбрости, только некоторое понимание техники.

- Скоро поедем обратно, - с уверенностью говорила старая Марковша.

Как в 1914-м.

- Дома как следует прибрать... Представляю, как там все выглядит. Тогда в спальне было полно конского навоза.

А может быть, Йокенен вообще не попал в руки русских. Сообщение вермахта об этом умолчало, сказали только, что Кенигсберг с 28 января в осаде. И что у Эльбинга Красная Армия пыталась выйти к Фришской лагуне. Атака Четвертой немецкой армии на юго-западе далеко не пошла, дала острову Восточной Пруссии только небольшую передышку. Генералу Хосбаху пришлось подать в отставку, потому что атаковать в западном направлении не разрешалось.