Арно Зурмински - Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию

Все йокенцы, оставшиеся от войны, разместились на двух телегах. Сидели со своими пожитками среди мешков и узлов и мерзли под резким северо-восточным ветром. Шубгилла, как наседка в окружении своих многочисленных цыплят, майорша, молчаливая, углубившаяся в себя. Даже старую Воверишу, оставшуюся незамеченной при вступлении Красной Армии, поляки нашли в ее укрытии на опушке леса и извлекли оттуда. Она сидела среди одеял и желтых диванных подушек на второй телеге, а ее Пизо, тявкая, носился вокруг лошадей. Это было очень похоже на второй исход. Повозки, холодный зимний день - только не было стрельбы. И их было всего несколько человек - не сравнить с длиннющим караваном, выходившим тогда из Йокенен.

Ну, поехали. Бог знает, вернемся ли когда-нибудь в Йокенен. Боже мой, каким покинутым выглядело это гнездо - сейчас, когда из него уезжали все люди и угасали последние очаги!

Герман и Петер сидели сзади на последней телеге и болтали ногами. Прогрохотали по булыжнику мимо кладбища, свернули на шоссе на Дренгфурт.

- Это поляки, - сказал Петер, показывая большим пальцем назад на военных.

Герману это было абсолютно все равно. Его даже немного раздражало, что Петер так спокойно воспринимает их выезд. Петер опять с радостью спешил навстречу будущему. Если уж поляки выставили йокенцев, так должны были бы дать им какую-то еду, горячий суп хотя бы. Петер с вожделением подумал о дымящейся полевой кухне, которая, может быть, ожидает их на базарной площади в Дренгфурте. А потом он представил, что им предстоит поездка по железной дороге в Берлин. И совершенно бесплатно. Ну и ну, вот это событие!

- В Берлине ты наверняка сможешь что-то купить на твои деньги, - вдруг изрек Петер. Он вспомнил про деньги, которые Иван вытащил из-под балки конюшни. Все-таки, восемьсот марок.

Но Герман не мог оторвать глаз от домов Йокенен. Дом Штепутата исчез в снежном тумане одним из первых. Только деревья парка и замок с его башнями сопровождали их до самой мариентальской дуги.

Герман пытался отогнать от себя мысль, что это и есть прощание навсегда. Нет, должно было случиться что-то еще. Ведь не просто же уехать на трясучей телеге. Может быть, поплакать. Настроение было подходящее. Но Петер засмеял бы его.

Только Пизо понимал, что происходит. Он выл так, что могли разрыдаться и камни, и бегал, как сумасшедший, вокруг телег. Каждый раз, когда он пытался подскочить в теплые объятия Вовериши, возница бил его кнутом. Пизо пришлось покидать Йокенен пешком.

Около Мариенталя пошел снег. Вначале мелкие крошки, больно кусавшие лицо. Когда подъехали к Дренгфурту, вся земля уже побелела. Слева сгоревший продовольственный склад.

- Остались ли еще банки с сыром? - подумал вслух Петер. Он бы с удовольствием побежал туда проверить.

В Дренгфурте, как это ни удивительно, были люди. На тротуарах стояли дети и глазели на громыхающие телеги.

- Это тоже поляки, - заявил Петер.

Над текстильной лавкой еврея Самуэля Матерна все еще висел в свете двух прожекторов портрет Сталина с отеческой улыбкой. Напротив него, прямо перед ратушей, телеги остановились. Всем выходить! Нести мешки и узлы в ратушу. Ни полевой кухни, ни горячего супа. Даже не натопили. Йокенцы расположились вдоль стен приемного зала.

- Завтра отправитесь дальше, - сказал польский милиционер, запер ратушу и пошел через дорогу к портрету Сталина.

Дальше на следующее утро? Это было легче сказать, чем сделать. Всю ночь валил снег, и к утру намело столько, что все развалины вокруг дренгфуртской базарной площади скрылись под чистым белым ковром. Русский часовой расчищал вход перед портретом Сталина.

Первая метель новой зимы. Йокенцы торчали в холодной ратуше и думали, что теперь будет. Может быть, нужно повернуть назад? Обратно в Йокенен. Развести огонь в печи, сварить суп. Но у милиции был свой приказ, который нужно было выполнить при любой погоде. Понятно, в Растенбурге ждет поезд, поезд на Берлин.

Телеги простояли всю ночь в сарае и так приятно выглядели сухими, что было просто удовольствием на них забираться. Милиционеры следили, чтобы мальчики не заняли под носом у старых женщин лучшие места. Как быстро они опять сидели на заштопанных мешках, узлах и сумках! Но не успели выехать из города, как обессиленные лошади встали. Да и кто сможет протащить по таким сугробам кучу старых женщин с их барахлом? Долой с телег! Сошли даже милиционеры. Разрешили остаться только Воверише, но Пизо согнали в снег, и он, дрожа, бежал следом по свежей колее. Значит, пешком в Растенбург. Телеги менялись, прокладывая дорогу, чтобы сберечь силы лошадей.

- О Боже, о Боже, - завывала Виткунша. - Что они с нами делают!

Веселились только мальчики. Герман и Петер бежали впереди лошадей, забирались на самые большие сугробы и кричали от восторга, проваливаясь до пояса. Выбирались обратно и упражнялись в прыжках с шоссе в заметенный кювет. Нужно носиться без остановки, чтобы от пронизывающего восточного ветра не отмерзли уши.

К полудню метель прекратилась. Через черные ветви придорожных деревьев показалось тусклое солнце. Только тогда стало видно, насколько группа растянулась. Впереди Герман и Петер в нетронутой снежной целине, метрах в пятидесяти за ними - телеги. Вплотную за телегами держалась, укрываясь от ветра, Шубгилла со своими цыплятами. Далеко позади - старые женщины.

Примерно на половине пути до Растенбурга случилось событие, рассмешившее некоторых, но многих и напугавшее. Виткунша вдруг издала громкий визг. От нее ожидали всякого, но чтобы она могла так кричать! Все остановились. Виткунша закатила глаза, прислонилась к дереву - без дерева она бы просто рухнула, - крепко вцепилась ногтями в шершавую кору.

- Прикидывается, - сказал Петер.

Йокенцы в нерешительности стояли вокруг. Что с ней? Визг постепенно переходил в глубокий стон. Сейчас она растянется на снегу. Но прежде чем Виткунша успела разлечься во всю длину, милиционер оттащил ее к телеге, задвинул наверх, как задвигают рулон соломы. Там ей стало лучше. Она стала гораздо спокойнее, и даже Пизо, оглохший от визга старухи, перестал выть.

До Растенбурга добрались, когда блеклое солнце уже собиралось опуститься в сугроб. На вершине, с которой был виден весь город, остановились. Герман был поражен. В городе было настоящее электрическое освещение! Уличный фонарь со снежной шапкой наверху разливал волшебный желтый свет на нетронутый снег. А из трубы сахарного завода в зимнее небо поднимался белый дым. Подумать только, да это действительно город с теплом и жизнью, с лошадиными упряжками, дымящимися трубами и светом. Они пришли из безлюдной пустыни, из заброшенных разваливающихся лачуг. А тут город с электрическим светом!