Елена Стефанович - Девочка из КВД

И вот в отделении реанимации, уже на исходе пятого дня, Нюшка, наконец-то пришла в себя.

К ней подходили врачи, но осматривали ее так, будто она — муляж, кукла безголовая. Впрочем, о чём бы они с ней разговаривали, если она, даже при самом горячем ее желании, ничего, кроме нечленораздельного мычания, не выдавала…

Как Нюшка поняла из доклада палатного доктора на общем обходе, она в общем-то, отделалась счастливо: у нее было сильное сотрясение мозга, перелом нескольких ребер и обеих ног, многочисленные ссадины, ушибы, вывих левого плеча. Но более серьезные травмы, слава Богу, обошли ее стороной. Правда, и те травмы, которые у нее имелись, заставляли ее иной раз буквально подвывать от боли. Особенно донимала голова: при малейшей попытке хоть чуть приподняться нападала жуткая тошнота, и всё заполняла боль, боль, боль, от которой, казалось, выворачивало глаза… Из-за сломанных рёбер больно было вздохнуть. Ноги были закованы в гипс…

В реанимационном закутке Нюшка пролежала больше месяца. Заведующий реанимацией Александр Петрович Боровой, здоровенный мужик с огромными мясницкими руками и громовым голосом, был, как ни странно, очень неплохим психологом. Осмотрев эту девчонку первый раз, он просто физически почувствовал, как устала эта маленькая женщина от чужих глаз, как ей плохо, и как ей необходим хотя бы самый элементарный покой. И когда по состоянию здоровья девчонку должны были уже переводить в общее отделение, Боровой категорически был против: "Пока есть место, пусть лежит здесь! — грозно рыкал он на коллег. — Что она, место здесь пролежит, что ли? Всё-таки поспокойнее будет…"

Нюшка как будто каким-то тридесятым чувством всё это понимала, когда он приходил в палату, садился на краешек ее кровати, гладил ее по голове и тихо спрашивал: "Ну, дружочек ты мой, как твои делишки сегодня?" И она, как могла, кривила в безобразной улыбке свое лицо и прижималась к его руке. А Александр Петрович без всяких переводчиков прекрасно понимал, как она благодарна ему за всё-всё-всё…

Тем не менее, наступил день, когда даже властью заведующего реанимационным отделением он уже не мог задержать ее на ставшим уже привычным месте: в одно сумасшедшее дежурство поступило несколько очень тяжелых больных, пришлось уступить им место.

Так Нюшка попала в отделение травматологии. Впрочем, буквально на другой день после перевода из реанимации ей решили снять гипс с ног. И вот ее тело с едва зажившими шрамами, ее ноги, превратившиеся в бледные худые макаронины, а рядом — две безобразных гипсовых скорлупы, из которых эти макаронины вывалились… И еще — эта необходимость заново учиться ходить, стоять…

Время пролетело как-то незаметно. Два с лишним месяца пришлось Нюшке провести в больнице. И вот опять встал вопрос о ее выписке: куда ее выписывать, к кому?

Услышав разговор врачей на общем обходе, она крупными корявыми буквами написала на листе бумаги свое имя, отчество, фамилию, адрес родителей, их имена. А сбоку старательно приписала: "Я очень хочу домой. Пожалуйста, отправьте меня поскорее к родителям!"

Сказано — сделано. На другой же день родителям Нюшки было послано письмо с просьбой приехать, забрать дочь домой.

Оставалось только ждать…

Как мечталось ей о доме после всего пережитого! Как готова была она простить родителям даже полученный в обмен на ее судьбу автомобиль.

Не прошло недели — приехала за Нюшкой мать. Видно было, что обуревают ее самые разнообразные чувства. С одной стороны, конечно, она была рада, что после стольких скитаний блудная дочь наконец сама захотела вернуться под родительский кров. С другой стороны, видно было, что мать страшно опасалась, а не потянет ли дочку снова вольная жизнь… И потом, среди соседей, окружающих Аня — уже чуть ли не миф, позабылась людьми эта девчонка. А тут — вдруг появится уже взрослая… уродина… да еще — с тросточкой! (Первые несколько месяцев после снятия гипса пришлось Нюшке передвигаться с помощью костылей и тросточки)… Что объяснять людям? Голова кругом идет…

Ну, ладно, как-нибудь всё образуется! И, распрощавшись с теми, кто столько провозился с ней в больнице, спасая ее жизнь и здоровье, отправилась Аня домой…

Сидя уже в поезде, у окна, вглядываясь в мелькающие пейзажи, она повторяла мысленно вслед за вагонным перестуком: "До-мой! До-мой? До-мой!", — и так сладко и больно делалось на душе.

Разговор с матерью сразу наладился вполне приемлемый и не очень обременительный для обеих. Мать, например, спрашивала: "Аня, будешь чайку?" И Аня, вытащив из кармана платья маленький блокнотик, карандашиком писала: "Буду. Только сахару побольше, и чтоб не очень горячий". Мать согласно кивала и шла к проводнику за чаем.

Но вот и знакомый до боли вокзальный перрон, и знакомые немытые физиономии бомжей и проституток, по-прежнему промышляющих среди куда-то спешащего люда. Слава Богу, что в Нюшкиной жизни всё это — пройденный этап!

Ковыляя на еще непослушных больных ногах к стоянке такси, она жадно оглядывается кругом. Господи, какое всё знакомое до боли, до томленья в груди! И какое всё новое!

Позабыть бы всё — всё, что уже с ней случилось, начать бы жизнь снова, и чтоб никакой грязи никогда не коснулось ее, и жить тихо-тихо: выходить на улицу только по крайней необходимости — ну, в школу, например, или в магазин, а так сидеть всё время дома, отгородиться от всего мира книжками, домашней работой, телевизором… можно рыбок, попугайчиков завести, собачонку какую-нибудь…

Нюшкины мечтания оборвал голос матери:

— Доча, иди, садись, вот наша машина!

И вот уже "Волга" с шашечками по бокам мчит их к родному дому, и только одно — последнее на сегодня! — опасение несколько портит Ане настроение: как-то примет ее отец?

Вот и дом. Вот и до боли знакомая дверь в квартиру, где Аня совершила свои первые шаги, радовалась первому в жизни снегу и первым в жизни цветам.

Вот и отец — слегка постаревший, вроде бы, но в то же время ставший как будто солидней, спокойней, как-то даже уверенней в себе.

"Ах, у него же машина!" — молнией обжигает Аню мысль, но она старается в зародыше задушить ее, не дать ей ходу.

— Слава Богу, дочка, вот ты и дома! — ласково говорит отец, целует ее в лоб и помогает ей снять пальто.

— Слава Богу, слава Богу! — ворчливо отзывается мать и начинает рассказывать, какие дорожные трудности пришлось ей претерпеть. Но отец не слушает ее, он ведет Аню в ее комнату, где стоит новенький магнитофон, а на кровати лежит целая куча обновок, которые несколько лет назад сделали бы ее просто счастливой. А еще на прикроватной тумбочке Аню дожидается огромная коробка сладостей, шоколада и… жевательной резинки.

Почему-то именно яркие обертки жевательной резинки больней всего задевают ее, значит, отец с матерью до сих пор так ничего и не поняли?