Джованни Боккаччо - Амето

И она подвела меня к вратам сада, за которыми мне открылось немало чудес. Следуя по нему за богиней, я подивилась, в сколь стройном порядке содержит она угодья, особенно прекрасные в лучах Аполлона, который тогда находился в той же части неба, что нынче. На глаз сад представился мне квадратным и в меру просторным; каждой стороной в ограде высоких стен он обращен к одной из стран света, а внутри его нет ни одного праздного или неразумно занятого уголка. Кругом вдоль стен бежит ровная тропа шириной как та, что ведет отсюда к храму. Поверху она, уподобясь галереям дворца, крытым каменными сводами, защищена от солнца тростником Сиринги, а к нему искусной рукой привязаны виноградные лозы, оплетшие его стеблями и листьями, что выткали дочери царя Минея; в раннюю пору года лозы благоухают цветами, а позже отягощаются золотистыми и рдяными гроздьями; побеги их соприкасаются со стеной, а проход под сводом остается свободным. Вдоль стены для отдохновения на небольшом уклоне расставлены изящные каменные скамьи, которые отстоят от нее настолько, чтобы по ширине быть удобными для сидящих и позади оставлять простор для разнотравья.

Там произрастает и горячащая сальвия с белесой кустистой головкой, над которой простер стебли с узкими листиками розмарин; и в изобилии шалфей, известный множеством целебных свойств; должное место отведено и мяте с душистым майораном в мелких листочках; целый угол там занят холодной рутой и высокой горчицей, которая враждебна носу, но отменно прочищает мозги. В изобилии растет там тмин, змеясь по земле тонкими побегами, и шершавый базилик, ароматом подражавший когдато гвоздике, и буйный сельдерей, которым Геракл некогда увенчал главу. И мальва, и настурции, и укроп, и пахучий анис с холодящей петрушкой. Но зачем перечислять все травы одну за другой. Сколько я могу их назвать, все там были, и еще сверх того немало. Но слушайте дальше: по правую руку проход надежнее защищен от жгучих лучей Аполлона, ибо вдоль тропы не тесно и не слишком просторно рассажены разные деревья; служа опорой обильным лозам, они вместе с тонким тростниковым плетением, подобным сети, в которую обманом уловляют бегущих зверей, отгораживают тропу от грядок и борозд. Но не бородавником и не бедой бирючиной оплетена изгородь, а, как вяз плющом, сверху донизу увита густым жасмином и колючими розами. Как ясное небо в звездах радует зренье, так радует его эта зеленеющая изгородь, усыпанная цветами; белыми и алыми розами, которых так желал Люций, когда, превращенный в осла, утратил людское обличье, и кое-где белыми лилиями. Да и сама тропа не поросла сухим пыреем или цепким чертополохом, а весело пестреет цветами. Здесь и Нарцисс, и оплаканный Адонис, и Клития, любимая Солнцем, - все в пышном изобилии, и несчастный Гиацинт, и превращенный Аякс, и многие другие, любезные взору, отчего вся тропа столь многоцветна, что с ней едва ли сравнятся турецкие ковры или пестротканые полотна Минервы.

Обойдя сад кругом, как было угодно Помоне, мы отправились в глубь его по тропе, выходящей из середины одной из четырех сторон; тропа эта во всем подобна описанной, только та с одного боку ограждена стеной, а эта с обоих цветами. По ней мы вышли на прекрасную лужайку, по величине соразмерную саду, от середины которой отходили еще три такие же тропы, выводящие каждая к середине одной из сторон сада. Но я прежде обратила взгляд вверх и увидела, что сверху лужайка, как и тропы, закрыта от солнца и видом напоминает растянутый на поле боя шатер.

Этим и всем прочим виденным я не могла нахвалиться; но когда я опустила взгляд ниже, то увидела диво, достойное еще большей хвалы, из-за которого чуть не позабыла обо всем остальном. Посреди лужайки располагался многоводный фонтан из белого резного мрамора с множеством отделений, по желанию Помоны то обильных, то скудных водой. Струя била из тонкой трубки к небу и опадала в источник с нежным журчаньем, а когда надо, через маленькие отверстия разбрызгивалась далеко по траве и тем самым, неприметно снаружи, орошала весь дивный сад, как объяснила мне и показала сама Помона. Долго я любовалась фонтаном, но наконец богиня через маленькую калитку вывела меня в ту часть сада, что не защищена от солнца, и оттуда я увидела, какого свойства деревья произрастают в саду, ибо их кроны прежде скрывала от меня благодатная тень. Все четырехугольное пространство занимали деревья разной породы; а их ветви так изгибались над подвязанными к стволам лозам, что все вместе являло подобие зубчатых стен, над которыми высятся башни с бойницами.

В одном углу я увидела старинные стволы Бавкиды и Филемона, в чьих вершинах будто бы различались сморщенные плоды пальм, в другом высокую с вечнозеленой листвой все еще гордую Дафну, в третьем - дерево, вершиной достигшее неба, в чей ствол обратился юноша Кипарис; в четвертом - критскую ель, скорее приятную глазу, чем полезную шишками. Середину занимали апельсиновые деревья, отягощенные разом цветами, зелеными и золотыми плодами; между ними, с большими промежутками, виднелись деревья, в которые обратилась горестная Филлида, ожидавшая Демофонта, там и сям росли фиги, чьих плодов поджидал ворон, и приветливые каштаны с одетыми в твердую скорлупу плодами, любимыми Амарилис, а посредине поляны высился дуб, ростом, может быть, не ниже того, что святотатственно срубил безумный Эрисихтон, прекраснейший из. дубов, щедро дающий тень раскидистыми ветвями, покрытыми молодой листвой и завязями - веселым предвестьем обильного потомства. Но и почва под деревьями не пустовала: разные злаки, посеянные во вспаханные борозды, уже начали, наливаясь, желтеть. Из этой части сада я перешла в противоположную, тоже окаймленную деревьями. Там в одном из углов Помона показала мне обремененную плодами старую грушу, от чьего отпрыска произошел мой муж, в другом углу - бледную оливу, любезнейшую Палладе, ветвистую и многолиственную, сулящую богатый урожай. В третьем углу - расхолаживающий орех, чьи плоды задают немало трудов; в четвертом - величественный вяз, увитый дружественным плющом и виноградными лозами, а между ними в изобилии сливы с колючими ветками, отрадные глазу белыми цветами и зеленой листвой. Там же виднелись густые заросли орешника, а ближе к обильным водой канавкам, питаемым от фонтана, я увидела несчастных сестер Фаэтона, слезную Дриопу и плакучую иву. А если бы скорбный Идалаго и впрямь обратился в сосну, я сказала бы, что и его вижу посреди поляны, засеянной по порядку дремотным маком, легкой фасолью, слепой чечевицей и круглым горохом с уже высохшими стручками.

Третью часть сада окаймляли гранаты, среди которых я увидела сначала плакучее дерево превращенной Мирры, запятнавшей себя грешной любовью, потом корни, ствол и плоды дерева, в которое превратились вавилонские любовники, все в цветах и плодах. А на грядках под деревьями сидели разлатые кочаны капусты, и буйный салат, и толстобокая свекла, и едкий огуречник, и тонкий латук, и много других овощей. В последней части сада росли ладанные деревья, в которые солнце обратило Левкотою, и кизил, не так давно внимавший пенью Орфея, и мирты, любезные нашей богине, и благородная вишня, и худородная рябина, и земляничное дерево с пышной листвой, и высокий бук, и бледный самшит, и другие деревья - всех не назвать, а на земле под ними расположились луковицы в сотне одежек и головастый порей; и дольчатый чеснок, а кроме того, длинные дыни, и желтые тыквы, и круглые арбузы, и пупырчатые огурцы, и лиловые баклажаны, и разное другое, что тешило взгляд. Даже то немногое, что названо, я насилу упомнила после того, как не раз повидала, но не будь мои глаза правдивым свидетелем всех этих красот и дивного устройства сада, кто бы поверил мне на слово? Однако к чему многоречиво описывать каждую мелочь? Вашему воображению достанет и того, что я уже рассказала. Обойдя со мной сад и восхвалив свои труды, Помона вопросила, по душе ли мне увиденное, и я ответила ей чистосердечно. Потом она усадила меня подле себя на мягкие травы и показала, какие части сада полезны различным деревьям и какие надо оберегать от Эвра, а какие от Борея или Австра и куда должно открывать беспрепятственный доступ Зефиру; глубоко ли вскапывать землю под молодые деревца, сажать ли растения с корнями или без корней да при какой луне, как потом за ними ухаживать, и зачем вяз сочетать с лозами, и в какое время их прививать. Объяснила и когда древесные почки под нежной корой усыновившего их дерева набираются сил. А после того открыла, как сделать, чтобы на сливах рождался миндаль, чтобы крепкие груши и всякие прочие деревья вскармливали чуждых питомцев; рассказала, как кривым ножом подрезать буйные отпрыски растений и как их подвязывать, в какое время орошать жаждущие влаги грядки и семена, какие травы выпалывать, а каким оставлять простор, как сады замыкать и от кого охранять и как управляться с взращенным урожаем. Каждое ее слово было для меня драгоценно, и я прилежно внимала, стараясь все удержать в памяти. Потом вместе с Помоной я предалась новым трудам в благодатном саду, и если порой нас одолевала усталость или полдневный зной, мы присаживались отдохнуть на мягкой траве, слушая пение птиц, а то за беседой не замечали, как проходило время, бесполезное для трудов. Иной раз Помона услаждала меня рассказами, говоря: "О юная дева, кою я ценю как самое себя, ты, конечно, видя молодой сад и мое гладкое лицо без морщин, думаешь, что я летами юна, но нет, я древняя годами богиня; мой прекрасный облик я похвальным образом сохранила благодаря трудам, однако мне хотелось бы поведать тебе о более чудных делах. Я рождена в первые века, и отрочество мое прошло среди первых людей, которые не знали во кне нужды, а почему, сейчас услышишь. Моя мать произвела меня на свет, когда царил золотой век и Сатурн правил людьми по законам правды, так что благоденствовал каждый населенный край. Земля тогда больше изобиловала богатствами, чем людьми и сама без понуждения давала пропитание девственным народам, ибо ветвистые дубы родили тогда столько желудей, что одни могли прокормить голодных. В те времена живущие на земле радостно славили священную рощу Додоны и за приносимую ею великую пользу. В ту пору охотники, добыв зверя, съедали его, кое-как сварив мясо или обжарив на костре, и сырые корни диких растений почитали благословенной пищей. Ни одна река не отказывала в сладчайших водах своим народам: Ганг, текущий среди любезных песков, откуда начинает путь солнце, отрадно утолял жажду прозрачными струями, и за то же был любезен жителям того края Инд. полезный своими водами. Нифат светлыми водами укрощал жажду обитателей Армении, блаженные Тигр и Евфрат услаждали персов, и египетский Нил семью рукавами орошал сухие земли и серебристыми струями увлажнял пересохшее горло жаждущих. Кто усомнится в том, что и Танаис под холодным небом был тем же дорог его народам, если таковые там обретались. И в царства Даная и многих других, омытые Ахелоем, Алфеем, Инахом и Пенеем, еще не породившим упрямую деву, за той же надобностью стекалось немало людей. И Ксанф с Симоентом, в которых еще не отражались возведенные Нептуном стены, в ту пору были любезнее людям, поселившимся на их берегах, чем потом, когда они заливали ахейское пламя. И Рубикон, которому в будущем суждено было предоставить себя для дерзкого перехода Цезарю, и того же Цезаря ожидавшая Алъбула, еще до того как получила от царя новое имя и приняла почести от всего покоренного мира, если и не были заселены людьми, то зверям давали напиться из своих волн. И бурный Дунай, вздымавшийся от растопленных снегов, и Изар поили радостные народы, ныне ставшие врагами их вод, и так же поступал с лигурийцами Эридан.