Бертольд Брехт - Разговоры беженцев

"Вы, приветливые баварские леса, вы,

города на Майне,

Рен, поросший соснами, ты, тенистый

Шварцвальд!"

Дальше я забыл, там что-то с этим связанное, и затем:

"Рыжеватые холмы Тюрингии,

редкий кустарник Бранденбургской Марки,

И вы, черные города на Руре,

с баржами, груженными железом".

Дальше пропуск - несколько строк - а потом:

"Также и ты, город городов, Берлин,

Бурлящий жизнью на земле и под землей,

И вы, Ганзейские гавани,

Многолюдные города Саксонии

И Силезии, сквозь дым глядящие на Восток!"

Это стихотворение указывает на то, что предстоит завоевать, - игра стоит свеч!

Циффель удивленно взглянул на Калле, но не мог обнаружить в нем никаких признаков тупоумия, столь присущего всем, кто произносит патриотические

речи. Он покачал головой и осушил свою кружку.

11

Перевод В. Френкель.

Дания, или юмор. О диалектике Гегеля

Разговор коснулся и Дании, где пришлось задержаться как Циффелю,

так и Калле, потому что страна эта лежала у них на пути.

Циффель. У них там классическое чувство юмора.

Калле. Но нет лифтов. Я убедился на собственном опыте. Датчане добрейший народ и приняли нас радушно. Они ломали голову, как бы это нам помочь, но пришлось нам самим выходить из положения. Нам оказалось на руку, что у них дома в столице без лифта: мы этим воспользовались, ведь считалось унизительным, чтобы мы жили на подачки, вместо того чтобы получать за свой труд. Мы обнаружили, что они таскают мусор вниз, даже с верхнего этажа, и мы занялись этим делом - так было куда достойнее.

Циффель. Они весьма остроумны. Еще и по сей день они любят рассказывать об одном министре финансов - единственном, от которого они что-то получили за свои деньги. Ведь они получили от него анекдот. Когда перед ним предстала комиссия, чтобы проверить кассу, он с достоинством поднялся, хлопнул рукой по столу и сказал: "Господа, если вы будете настаивать на ревизии - я больше не министр". В ответ на это они удалились и вернулись только через полгода, когда и выяснилось, что он говорил чистейшую правду. Они его посадили за решетку и теперь свято чтят его память.

Калле. Их чувство юмора особенно развилось во время первой мировой войны. Они оставались нейтральными и с выгодой торговали. Все, что держалось на воде и могло доплыть, например, до Англии, они туда и продавали как судно, то есть, собственно говоря, они называли это не судном, а трюмом, что более соответствовало истине. Благодаря этому они и достигли высокого национального благосостояния. Они потеряли больше моряков, чем любая воюющая держава.

Циффель. Да, благодаря войне они хорошо повеселились. Например, они продавали гуляш: запихивали в жестянки все, что слишком воняло, - это был выгоднее, чем держать у себя дома такую гниль. Когда разразилась вторая мировая война, они уже выжидательно стояли по сторонам, разоруженные до последней пуговицы. Они всегда подчеркивали: мы слишком слабы, чтобы обороняться, мы должны продавать свиней. Однажды перед ними выступил с нравоучением некий иностранный министр. Чтобы их подбодрить, он рассказывал им охотничью историю. Степной орел упал на зайца. Заяц не мог или не захотел бежать. Он перевернулся на спину и лапами проломил орлу грудную клетку. Лапы у зайца очень сильные, приспособленные для убегания. Датчане восприняли этот рассказ юмористически и очень смеялись, а министру сказали, что немцы им совсем не страшны; займи они Данию, они не смогут покупать там свиней, так как русские, уж конечно, не станут посылать им отруби, необходимые для откорма. Немцы им были ничуть не страшны, настолько, что они нимало не испугались, даже когда те предложили им заключить пакт о ненападении.

Калле. Они были демократами и настояли на том, чтобы каждый имел право на остроумие. У них было социал-демократическое правительство, а премьер-министра они оставили только потому, что у него была смешная борода.

Циффель. Они все были уверены, что в их стране фашизм не будет иметь успеха, потому что у них слишком большое чувство юмора. Все они в той или иной степени жили за счет свиней и должны были поддерживать хорошие отношения с немцами потому, что тем свиньи были нужны, но они неплохо прохаживались на собственный счет: "Продавая свиней, - говорили они, - надо проявлять максимальную осторожность, чтобы свинья не потеряла в весе". К сожалению, фашизм нимало не оскорбился тем, что в Дании его не принимают всерьез, а в одно прекрасное утро появился в образе дюжины самолетов и оккупировал страну. Датчане всегда уверяли, что их юмор, к сожалению, непереводим, ибо вся соль его в неуловимых специфически датских оборотах, каждый из которых смешон сам по себе, - может, за счет этого и следует отнести, что немцы вовсе и не заметили, что в Дании их не принимают всерьез. Теперь датчанин получал за свою свинью не деньги, а расписку, так что датский юмор, во всяком случае, подвергся тяжкому испытанию: одно дело, когда продаешь свинью тому, кого презираешь, а совсем другое - когда тот, кого презираешь, не собирается тебе за свинью платить.

Калле. Но одну шутку они все-таки откололи во время вторжения. Когда пришли немцы, было раннее утро; немцы ведь теперь великие мастера рано вставать - с тех пор как благодаря полиции у них стал такой чуткий сон. Один датский батальон пронюхал о немецком вторжении и тотчас же в полном боевом порядке двинулся наутек. Походным шагом они направились к Зунду, отделяющему Данию от Швеции, и шагали много часов подряд, пока не дошли до парома, где : взяли билеты и переправились в Швецию. Там они дали интервью и заявили, что батальон решил сохранить себя как боевую силу для Дании. Однако шведы отправили их обратно: таких батальонов у них у самих хватает.

Циффель. Невыносимо жить в стране, где нет чувства юмора, но еще невыносимей - в стране, где без юмора не проживешь.

Калле. Когда у нас в доме было хоть шаром покати, мать вместо масла намазывала хлеб юмором. Это довольно вкусно, только не сытно.

Циффель. При слове "юмор" я всегда вспоминаю философа Гегеля; кое-что из его трудов я взял в библиотеке, чтобы не отстать от вас в понимании философских вопросов.

Калле. Расскажите о нем. Я недостаточно образован, чтобы самому его читать.

Циффель. Он принадлежал к величайшим юмористам среди философов, подобной склонностью к юмору обладал разве что Сократ, у которого был похожий метод. Гегелю явно не повезло: он был определен на должность в Пруссию, так что продал душу государству. Судя по всему, у него было одно свойство - он всегда подмигивал; что-то вроде врожденного порока, и Гегель страдал им до самой смерти: сам того не замечая, он то и дело подмигивал, вот как другие страдают неудержимой пляской святого Витта. Юмор его выражался в том, что он не мог и помыслить, например, о порядке, не представив себе немедленно беспорядка. Ему было ясно, что в непосредственной близости с величайшим порядком всегда находится величайший беспорядок, он зашел даже так далеко, что сказал: на том же самом месте! Под государством он понимал нечто, возникающее там, где существуют острейшие классовые противоречия, таким образом, государственная гармония, так сказать, покоится на дисгармонии классов. Он оспаривал, что один равняется одному; оспаривал не только потому, что все сущее непрестанно и неудержимо переходит в нечто совсем другое, а именно - в свою противоположность, но и потому, что ничто нетождественно самому себе. Как и всех юмористов, его особенно интересовало, что в конечном итоге получается из вещей. Вы, конечно, помните знаменитый берлинский возглас: "Как ты изменился, Эмиль!" Его занимала трусость храбрецов и храбрость трусов, вообще тот факт, что все противоречит самому себе, а особенно он увлекался скачкообразным развитием. Понимаете: идет себе все этак чинно и благородно, и вдруг - бац! Понятия у него вечно покачивались, как мальчишка на стуле, и это кажется очень уютным до тех пор, пока стул не опрокинется.