Виктор Шепило - Ночь на площади искусств

— Не смертью ли пугаете, папа? И вы… — прикрыв глаза ладонью, мелко засмеялся майор, — А знаете ли вы, что такое смерть, дорогой полковник?.. Вы прожили долгую жизнь, поймали множество преступников. Вырастили детей, внуков… А о смерти ничего не знаете… Как она нас отлавливает — у нее тоже свои приемы. Как она с нами общается, через кого? Как она нас любит, сторожит и как, наконец, на нас дышит?

— О, да ты возвратился философом, — протянул полковник, — Но все-таки — что же с тобой было?

Майор закурил, не спрашивая позволения у не терпевшего табачного дыма полковника.

— История моя покажется смешной и нелепой, но потом вы поймете, что в ней нет ничего выдуманного. При обходе площади ко мне привязался странный чумазый человек. Назвался он Гансом-трубочистом. Ни с того ни с сего он стал дразнить меня, обзывать непристойными словами. Сержанта со мной не было, и я решил проучить его сам. Он забежал в подъезд, оттуда по лестнице на чердак.

«Что это я несу? Я же совсем другое хотел рассказать…» — мелькнуло в голове Ризенкампфа. Но как только майор пробовал рассказать другое, язык его словно немел, нужные слова не выговаривались — и сама собой срывалась какая-то дрянная история с трубочистом.

— Забежал я на чердак, — продолжал язык Ризенкампфа. — Ну, думаю, Ганс, уж я тебе отомщу за все твои насмешки похабные. Будешь знать, как хвост крутить и сажей в глаза сыпать…

— Это ты мне сажу в глаза сыплешь! — окончательно вышел из себя полковник, — Перестань молоть чепуху о трубочисте, жившем триста лет назад. Я знаю, что у тебя была Клара Ткаллер. Куда вы потом скрылись?

— Трудновато вам пришлось без меня, — с ехидцей заметил майор, — Зато и здорово отличились в эту ночь. Не так ли?

— Так, — согласился полковник, — Я честно служу всю жизнь, за что и имею награды.

— Отлично. Получите очередной орден и будете служить до глубокого маразма, а меня увольте.

Полковник сразу не нашелся, что ответить. Вдруг в соседней комнате послышался резкий женский голос:

— Я требую немедленно пропустить меня к господину полковнику!

— Вот видишь, как жена исстрадалась, — Полковник предложил Ризенкампфу временно спрятаться в соседней комнате. Вдруг бедняжка не переживет такой внезапной радости?

— Я пришла, пока не поздно, хлопотать о вдовьем пенсионе, — начала Ева прямо с порога, — Вот мое прошение.

Полковник просмотрел прошение и принялся уговаривать вдову не спешить — может быть, муж еще найдется?

— Так! — Ева пристально посмотрела на полковника, — Значит, в пенсионе мне уже отказано. Отлично! Только не думайте, что я беззащитное создание. Я сумею постоять и за себя, и за покойника! У меня еще требования: пышные похороны за счет полиции! Панихида в кафедральном соборе, воинские почести и салют! Предусмотреть и оплатить место и для меня — мы всю жизнь не расставались! На могильном камне указать, что погибли геройски. Я тоже… погибаю…

— Да это же родная сестра Франсиско! Что это вы сегодня все о смерти и о траурных церемониях?

— У меня нет такого брата. Я всего лишь вдова майора Ризенкампфа.

— Мадам. Я должен вам сказать… Ваш муж, — полковник кивнул на дверь соседнего помещения, — там…

— Уже привезли труп? — всплеснула руками вдова.

И тут из туалетной вышел бледный, с совершенно исказившимся лицом Ризенкампф. Видно было, что слова жены на него подействовали. Ева на секунду растерялась, даже смутилась — но тут же кинулась навстречу.

— Генрих! Ты был в плену? Тебя били? Пытали? — Не дождавшись ответа, она заплакала, — Какое счастье! Я боролась! Я сражалась за тебя!

— Но почему ты так упорно и охотно называла себя вдовой?

Ева ощупывала мужа, проверяя, все ли цело, все ли на месте, сопровождая эту процедуру горячечными поцелуями. Тревожный вопрос мужа она оставила без внимания.

— Генрих, я знаю: у тебя выпытывали секретные сведения! Но ты не сломался! И даже не согнулся! Генрих, для меня ты всегда был героем! А здесь, мне кажется, тебя недостаточно ценят. Я приняла решение — тоже иду служить в полицию!

— А что, майор остается в полиции? — притворно удивился полковник, — Я думал, он вместе с трубочистом Гансом фланировать желает.

— Какой еще Ганс? И что за звук «ф-ф-ф» у вас, полковник? Решено: иду в полицию и занимаюсь с вами орфоэпией! Повторяйте: фла-ни-ро-вать…

— Пощадите! — взмолился полковник, — Мне нужно побеседовать с вашим супругом наедине: обидчики должны быть сурово наказаны.

— Ева, — попробовал нажать и майор, — иди домой… Испеки мои любимые булочки.

— Я испеку их здесь! Полковник, у вас есть мука, молоко и яичко?

— Ни птичек, ни яичек. Одни собачки. Но майор их не ест. Не кореец, — Полковник смотрел на Еву, как на законченную сумасшедшую.

В подвале бесновалась группа дрессированных собак, задержанных по обвинению в нарушении общественного порядка. Дежурный сообщил, что собаки давно не кормлены.

— Так покормите! — приказал в бешенстве полковник, — Тухлыми пирожками! Чтоб они околели! Все до единой!

— Как вы жестоки! — долбила свое Ева, — Без облагораживающего женского влияния полиции не обойтись!

Зазвонил телефон. Мэр интересовался новостями.

— Новость одна — этой ночью все посходили с ума. Даже животные, — как на духу выдал полковник, — Да и самого себя не узнаю. Вот — ору на всех…

— Так что, — ехидно спросил Мэр, — вызвать полицию из другого города?

— Дело не в полиции, — Полковник прикрыл трубку рукой и перешел на шепот: — В городе кто-то шалит… И этот кто-то имеет силы.

— И это говорит профессионал?

— Непредсказуемые события могут сбить с толку и профессионалов. А они уже валятся на наши головы. Прежде всего на мою и вашу.

— Не пугайте меня, — ответствовал Мэр, — Я посоветуюсь с заместителями и сообщу о своем решении. А теперь уже без десяти шесть — пора зал открывать. Без вас не обойтись.

— Лечу.

— На чем? — буквально понял Мэр.

— На пушечном ядре. Ха-ха! — демонически захохотал полковник, плюнул и швырнул трубку.

Ткаллер вновь прохаживался по центральному проходу слабо освещенного зала. Его беспокоило, что он скажет комиссии, которая вскоре соберется в его кабинете. Его мучила вина перед Маршами, что-то все же недосказано. Скверно получилось. Скверно. А уж с переплетами… и слов нет…

Вдруг из темных углов зала раздалось:

— Хи-хи!.. Хи-хи!..

Ткаллер замер. Он давно смутно ощущал, что за ним кто-то неотвязно наблюдает. Двигаясь вдоль стены, директор нащупал электрощит и принялся включать все подряд: боковые светильники, бра… Наконец вспыхнула центральная люстра. При свете подозрительные звуки пропали. Ткаллер постоял, тихонько опустил вниз кнопки выключателей и прошел в кабинет. В кабинете несколько стульев и кресло были опрокинуты, а небольшая люстра раскачивалась, отчего по кабинету прыгали тени. Кто же это озорничает? Марши? Или Кувайцев со страху?