Нил Гейман - Сошедшие с небес

— Давай же, друг мой. Это моя бабушка. Ты должен дотронуться до нее, — сказал хозяин дома Бальтазару.

Бальтазар сделал, как было велено. Кожа женщины на ощупь оказалась холодной и похожей на воск. Ее глаза, хотя и блестящие, смотрели не моргая. Женщина явно была мертва.

— А теперь скажи мне, как, по-твоему, сколько времени она лежит вот так?

Несколько озадаченный Бальтазар, тем не менее, применил свои немалые познания в физике и пробормотал:

— Примерно три или четыре часа, может быть меньше, если судить по отсутствию запаха или начинающемуся окоченению конечностей.

Хозяин дома всплеснул руками и засмеялся.

— Почти два года! Но только посмотри на нее. Она счастлива, она безупречна. Единственное, чего она ожидает, — это прикосновения Господа, которое принесет ей, наконец, возвращение в вечное царство Божие, которое скоро установится на земле. Вот поэтому мы, христиане, с радостью сражаемся в битвах со всеми, кто встанет против нас, ведь мы точно знаем, что нам не нужно бояться смерти…

В эту ночь Бальтазар долго не мог уснуть, ворочаясь на мягких коврах, которые гостеприимное семейство приготовило для него. Этот чистый воздух, довольное мычание скота, неугасающее сияние неба на закате… Вот семья снова запела, как будто во сне, и к их голосам присоединился негромкий и хрипловатый голос старухи — она молилась о воскрешении из нетленной смерти, хотя легкие ее были пусты. Утром Бальтазар чувствовал себя свежим и отдохнувшим, несмотря на беспокойную ночь, а его верблюд, которого хозяева вывели из стойла, был совсем не похож на измученное животное, которому пришлось проделать со своим всадником долгий и трудный путь из самой Персии. Шерсть верблюда лоснилась и была гладкой, словно перья. Карие глаза верблюда светились умом и состраданием — Бальтазар никогда прежде не видел таких глаз у вьючного животного. Он почти ожидал, что верблюд заговорит с ним или присоединится к песне, которую семейство запело, провожая Бальтазара.

Так, получив с собой в дорогу кусок мяса и свежий хлеб, на довольном, отдохнувшем верблюде, в мягком, словно новом, седле Бальтазар продолжил свое необычайное второе путешествие в Иерусалим. Ему осталось ехать уже не много. Сияние впереди становилось все ярче — до такой степени, что Бальтазар начал бы беспокоиться о своем зрении, если бы этот свет исходил от солнца. Но он видел все совершенно ясно, и глаза не болели — напротив, его зрение теперь стало гораздо лучше, чем было когда-либо, даже в счастливые дни давно минувшей молодости.

Огромнейший военный лагерь расположился у мерцающих яшмовых стен большого города. Построением и тренировками воинства руководили ангелы. Они отдавали команды голосами, подобными львиному рыку. Здесь были ангелы иных чинов, отличные от существа, виденного Бальтазаром ранее. Одни были с шестью крыльями, мерцающими, словно пламя лампады — такие ангелы назывались «Серафимами». Другие, известные как «Начала», были увенчаны коронами и держали в руках скипетры. Еще необычнее выглядели ангелы, называемые «Престолами», подобные вращающимся колесам, усеянным тысячами глаз. Сами воины, которых Бальтазар рассмотрел, проезжая среди них на верблюде, также не походили ни на каких других солдат, виденных им прежде. Здесь были сгорбленные старики, охромевшие калеки, бегающие вприпрыжку дети. Здесь были беременные женщины, у которых срок родов был довольно близок. Но даже самые хилые и беспомощные бойцы этого невероятного воинства держали в руках пламенеющие мечи, способные разрубить камень так же легко, как и воздух, а панцири, надетые на этих солдат, казались созданными из того же самого ослепительно блестящего вещества, которое окружало сияющим ореолом весь город. И, глядя на эти счастливые и в то же время исполненные беспощадной ярости лица, слыша пронзительное пение и безудержный смех, с которым эти люди занимались своими повседневными делами, Бальтазар понял, что эта армия христиан не остановит наступления после того, как повергнет своих прежних властителей и прогонит их обратно в Рим. Они повернут на восток, и Сирия падет. А за ней — Египет, и то, что еще осталось от Вавилона. Затем настанет черед Персии, за ней — Бактрии и далекой Индии. Они не остановятся, пока не завоюют весь мир, до самых дальних его окраин.

Бальтазар вступил в город через одни из двенадцати величественных врат, у которых стояли на страже ангелы. Улицы в городе были вымощены странными плитами из какого-то необычайно гладкого, красновато-желтого металла. Спешившись, Бальтазар наклонился и потрогал рукой плиты мостовой, как делали и многие другие из новоприбывших. И, как и все остальные, он вскрикнул от удивления — ведь улицы этого нового Иерусалима действительно были вымощены чистым золотом. Свет был очень ярким, и повсюду было множество храмов — их было столько, сколько в других городах бывает торговых лотков, борделей или караулок городской стражи. Неизвестно, случались ли здесь дожди, но по золотым водостокам струились потоки горячей, алой крови. Жирные овцы, быки и дикие звери, казалось, вовсе не боялись смерти, когда радостно вопящие и поющие толпы людей вели их к алтарям из аметиста, бирюзы и золота. Бальтазар, который в благоговейном изумлении отпустил повод своего верблюда, оглянулся, внезапно забеспокоившись. Но было уже слишком поздно. Напевающая что-то толпа уже повлекла счастливо стонущее животное прочь.

Большинство людей в Иерусалиме носили красивые, но непонятные белые одежды, у некоторых одежды были в пятнах крови. Но Бальтазар узнал лица и говор людей из Рима, Греции и Египта помимо местных, арамейских. И даже когда с ним встречались и заговаривали неведомые пилигримы с более темной или более бледной кожей, Бальтазар, как это ни удивительно, понимал каждое слово из того, что они говорили.

Истории, которые он услышал от всех них, по сути, оказались примерно одинаковыми.

Все они поведали о том, как четыре года назад субботним утром над главной башней самого почитаемого храма в этом городе появились две фигуры. Одна из этих фигур была облачена в сияющие одежды, а вторая окутана темным пламенем. И эта сияющая фигура бросилась вниз, словно обрекая себя на верную гибель перед собравшейся толпой, но в тот же миг небеса разверзлись от горизонта до горизонта, и явились ангелы всевозможных видов, и подхватили падающего. Даже наиболее осторожные из местных жрецов вынуждены были признать, что стали свидетелями некого сверхъестественного явления. И когда на следующий день та же самая сияющая фигура, в ослепительных одеждах и верхом на белом коне, явилась к запертым и охраняемым городским воротам и потребовала открыть их, римский префект Пилат, которого впоследствии распяли на кресте за вероломство, приказал распахнуть ворота настежь, пока они не рухнули сами.