Нил Гейман - Сошедшие с небес

Он понял, что наступила ночь, усталые глаза уловили нечто, похожее на мерцание звезд на темной небесной тверди.

Земля была твердой, сухой и пыльной. У него начали заплетаться ноги. Закружилась голова. Бальтазар упал, он потерял счет времени, пока над ним не забрезжил свет. Он вскрикнул и закрыл лицо руками в ужасе, и лишь потом понял, что на небо просто взошло солнце. Он оказался в пустыне. Да, она была ужасной, но и прекрасной также пустотой, над которой дрожал от жара раскаленный воздух.

Бальтазар шел мимо каменных россыпей и высохших костей. Когда наступил вечер, он отыскал убежище от внезапного ночного холода — расщелину у подножия гор. До него в этой пещере побывали и другие странники. От них остался кисловатый запах и выщербленные письмена на камнях.

Обшаривая каменный пол пещеры в поисках дров, Бальтазар провел пальцами по письменам. Буквы разных алфавитов складывались в слова, восхваляющие разных богов, которые, как он теперь знал, были ложными кумирами. И все же следы, оставленные другими паломниками, принесли в его душу странное облегчение.

Некоторые из недавних отметок были выщерблены на арамейском, одной и той же рукой. Внимательно изучив эти записи у костра, Бальтазар понял, что перед ним, похоже, слова старого пророчества, которое Мельхиор когда-то показал ему. Он оглядел эту грязную и жалкую нору совсем другим взглядом.

Судя по всему, чему он стал свидетелем, случилось невероятное — он оказался в той же самой пещере, в которой Иисус Христос нашел убежище во время своего испытания в пустыне. После всего, что он видел и слышал, сомнений быть не могло. Письмена были кривыми и неуверенными, словно писавший их испытывал сильные страдания, и завершались они несколькими грубыми крестиками подряд.

Огонь погас. Бальтазар сидел в темноте, ожидая восхода солнца и, видимо, окончания своих мучений. Он снова вспомнил первое путешествие в эти земли, своих друзей и ужасающее избиение младенцев, Иисус выжил, чтобы исполнить пророчество, нацарапанное на этих камнях. А остальные? Может, об этом и свидетельствовал его дар, может, он указывал на бессмысленную гибель сотен детей? И почему — этот вопрос снова вернулся к нему, не объясненный даже явлением Иисуса, — почему Бог допускает такое? Почему в этом мире существуют боль и страдания?

Сидя в темноте, Бальтазар покачал головой. Вот всегда так с тобой, услышал он голос Каспара. Слишком много вопросов, слишком много сомнений. И все, что он увидел в Новом Иерусалиме, не успокоило его.

Медленно разгорался рассвет, солнце поднималось из призрачных, горячих теней на востоке. Завыл бродячий пес. Прошелестел ветер. Глядя на пустынную землю, Бальтазар думал о том, как Иисус прятался в этой пещерке, о последних днях его испытания и о том, что он чувствовал и что он видел. И когда стало жарко и небо посветлело, Бальтазар взял уголек из остатков костра и принялся наносить на камень собственные письмена. Он давно уже не творил настоящее волшебство, но заклинание призывания вспомнилось с удивительной легкостью.

АРТУР МЕЙЧЕН (1863–1947) родился в Уэльсе, изначально носил имя Артур Ллевелин Джонс. Он работал переводчиком, преподавателем, актером и репортером и одновременно писал произведения в жанре ужасов и фэнтези, берущие начало в легендах его родины. Говард Лавкрафт назвал Мейчена одним из четырех «современных мастеров» литературы сверхъестественных ужасов (наряду с Элджерноном Блэквудом, лордом Дансени и М. Р. Джеймсом). Вероятно, более всего Мейчен известен благодаря вышедшей в 1894 году повести «Великий бог Пан» (которую Стивен Кинг охарактеризовал как «пожалуй, лучшую (историю ужасов) на английском языке») и рассказу «Белые люди», а также романам «Сокровенный свет», «Огненная пирамида», «Три самозванца» и «Холм грез». Его лучшие рассказы вошли в сборник «Истории об ужасном и сверхъестественном».

Первая крупная стычка между британской и немецкой армиями произошла близ французской деревни Монс в августе 1914 года. Сражение закончилось кровавым и унизительным разгромом британских войск, и в сентябре Мейчен написал откровенно патриотический рассказ-фантазию для лондонской газеты «Evening News», описывая, как потустороннее вмешательство Святого Георгия и лучников, участвовавших в битве при Азенкуре, помогло британцам в сражении при Монсе. Однако вскоре после первой публикации рассказа многие люди начали утверждать, будто действительно наблюдали призрачных «ангелов Монса». Хотя Мейчен заверял, что у его рассказа нет подлинных оснований, история очень быстро превратилась в одну из первых «городских легенд», которые бытуют и по сей день.

«Примерно в это время варианты моего рассказа стали распространяться как подлинные истории, — вспоминает Мейчен. — Сначала эти истории проявляли схожесть с оригиналом… Появились другие версии, в которых между наступающими немцами и обороняющимися британцами опустилось плотное облако. В некоторых вариантах облако прятало наших солдат от атакующего врага; в других в нем скрывались сияющие силуэты, которые испугали лошадей немецкой кавалерии. Святой Георгий, если его и видели, куда-то делся — в определенных вариантах, рассказанных католиками, он присутствовал несколько дольше, — и больше не было ни лучников, ни стрел. Но пока что ангелы не упоминались, однако вот-вот должны появиться, и кажется, я отследил механизм, который привносит их в эту историю.

Я полагаю, что слово „сияющие“ связывает мой рассказ с производными от него, — продолжает Мейчен. — С распространенной точки зрения, сияющие и благодетельные сверхъестественные существа являются ангелами и никем иным, и именно так, мне кажется, лучники из моего рассказа стали „ангелами Монса“. В таком виде их с уважением и верой приняли повсюду, или почти повсюду».

Это было во время «отступления восьмидесяти тысяч», и власть цензуры — достаточный повод умолчать о прочих подробностях. Но это был один из самых ужасных дней того ужасного времени, день, когда смерть и разрушение были так близки, что их тень пала на далекий Лондон, и в отсутствие точных вестей сердца людей замирали от ужаса перед этой тенью, как будто их коснулись страдания воинов, гибнущих на поле боя.

В тот страшный день, когда триста тысяч солдат при поддержке артиллерии, подобно наводнению, наступали на маленькое английское войско, была на линии фронта одна точка, которая в то время подвергалась наибольшей опасности — опасности не поражения, но полного уничтожения. С разрешения цензуры и нашего военного специалиста эту часть фронта, вероятно, можно назвать выступом, и если бы этот выступ был сломан, то все английское войско было бы разбито, вся союзная армия обращена в бегство, и затем неизбежно последовал бы новый Седан.