Нил Гейман - Сошедшие с небес

— О ком ты говоришь?

Ее бледные брови поднялись в изумлении.

— О мистере Будро, разумеется.

Это было имя, которого я не слышала много лет.

Старый мистер Будро был бабушкиной симпатией.

Не знаю, где я взяла это выражение, но помню, что в детстве оно мне нравилось, и еще мне казалось, что оно как-то подходит старичку, который жил в доме бабули. Он был тем, кто пробудил в ней симпатию, с кем она была милой, и сам он был милый и славный, прямо сладкий, как те маленькие пирожные, покрытые толстым слоем глазури приятных пастельных тонов, которые назывались «каприз».

Конечно, разразился скандал, когда Нэнни вернулась из Нового Орлеана с этим коротышкой, который буквально висел у нее на локте, и, ничего никому не объясняя, не пытаясь придать их отношениям лоск, принятый в обществе, просто поселила его у себя. Она продала дом на Ривер Оукс и перебралась в особняк, который начал строить еще ее покойный муж, да так и не достроил. В обществе, где она прежде была хозяйкой, такое поведение считалось недопустимым, и ей до конца не дали об этом забыть.

— Почему бы вам с мистером Будро не пожениться? — помню, спросила я как-то раз у бабули. Обычно дети воспринимают все, что происходит у них в семье, как норму, но я знала, что бабушка повела себя неправильно, потому что мои родители сильно из-за этого беспокоились.

— Брак для тех, кто помоложе, дорогуша, — ответила она. — Я не хочу выходить замуж еще раз, а мистеру Будро вся эта канитель не нужна.

Я так и не узнала, как этого человечка звали и где он жил до тех пор, пока не сошелся с бабушкой. Не потому, что это была тайна; просто я никогда не спрашивала. В детстве меня совсем не интересовали отношения между взрослыми, а когда я подросла и у меня завелись свои отношения со сверстниками, дела стариков стали мне тем более безразличны. Я вообще считала, что он умер через пару то ли недель, то ли месяцев после бабушки, а не то за несколько лет до нее.

В общем, я была уверена, что его нет в живых, когда обещала моей умирающей матери заботиться о нем. Да, честно, до тех пор, пока буду нужна ему. Нисколько я не возражаю! Напротив, сделаю все с радостью. Это походило на разговор с ребенком, который еще верит в Санта-Клауса, и я, хотя и не видела в этом большого вреда, все-таки жалела, что пришлось обмануть мать, и огорчалась тем, что она, всю жизнь такая заботливая и внимательная ко всем на свете, под конец все же погрузилась в расплывчатый старушечий сон о прошлом.

Но как это было похоже на мою мать: даже на смертном одре она продолжала заботиться о других.

Мир снизошел на нее после того, как я дала ей обещание. Больше она не сказала ни слова. И умерла примерно час спустя, не отнимая своей руки из моих ладоней.

Дом бабули — я все еще называла его так про себя — был построен на десяти акрах дикого леса, далеко за чертой города: по крайней мере, так было в сороковые, когда этот участок купил мой дед. С тех пор Хьюстон рос, как прожорливая амеба, расползаясь в разные стороны. Сеть фривеев все ширилась, и скоро поблизости стали возникать целые новые районы со всей инфраструктурой: школами, торговыми центрами и всем, что только может понадобиться современным семьям. Там, где еще в пору моего детства простиралась сельская местность, теперь тянулись пригороды, и цены на жилье в них все росли. В любой миг, с тех пор как умерла бабуля, мои родители могли продать всю или хотя бы часть прилегающей к дому земли за целую кучу денег, но они этого не сделали. Я знаю, что им нравились покой и тишина, ощущение жизни на лоне природы, тогда как на самом деле до какого-нибудь удобного торгового центра и прочих благ современного большого города было рукой подать.

Мне пришлось изрядно попетлять, прежде чем я выбралась за территорию больничного комплекса, да и езда по местным фривеям оказалась головоломной задачей, но когда я все же умудрилась, благодаря скорее везению, нежели моему водительскому искусству, прорваться через четыре полосы движения к нужному съезду, дальше все пошло как по маслу. Пока я ехала по извилистой, обсаженной с двух сторон деревьями улице в спальном районе, на меня вдруг снизошло такое отдохновение, что я была озадачена. Сама-то я давно считала себя европейкой — если не по праву рождения, то по выбору, тонкости восприятия, чувству причастности к европейской культуре, — и почти сорок лет прожила за границей. Любому, кто не поленился бы спросить, я сказала бы, что погода в Хьюстоне невыносимая и непригодная для жизни людей большую часть года, да и социально-политический климат ей под стать. Сама я уехала оттуда при первой возможности, никогда не хотела возвращаться, и вот… и вот… Я здесь, и чувствую себя совсем иначе. Физическая атмосфера этого места действовала на меня, как сыворотка правды, против воли заставляя признать, что, нравится мне это или нет, но здесь мой дом.

Я сбросила скорость. Старый почтовый ящик, такой же покосившийся, как прежде, еще не показался из-за угла, а я уже ждала его появления и притормаживала, чтобы вписаться в поворот. Пока машина, покачиваясь на ухабах, медленно ползла по подъездной аллее через таинственный, прохладный, тенистый, напоенный ароматом сосен лесной тоннель, я воображала, будто въезжаю в затерянный мир, как у Конан Дойла, этакий карман вселенной, где время остановилось. Я представляла себе это каждый раз, когда приезжала сюда ребенком, да и подростком тоже. Вдруг на меня нахлынули воспоминания, в основном о книгах: «Затерянный мир», «Живущие в мираже», «Фу Манчу», «Она», старые, в твердых переплетах тома Тальбота Манди, Пи. Си. Рена, Луизы Герард, И. М. Халла и Ричарда Халлибертона. Книжные полки в доме бабули ломились от экзотических наслаждений, приключенческих и рыцарских романов, старинных книг о путешествиях. Пока взрослые болтали или играли в карты, я упивалась чтением, а когда они рано или поздно обращали на меня внимание и, разумеется, велели перестать портить глаза, а пойти лучше на улицу, подышать воздухом, я неизменно тайком утаскивала с собой книгу. Где же еще было читать о затерянных мирах и отважных путешественниках, прорубающих себе путь через Мату Гросу, как не в каком-нибудь укромном уголке неисследованного, таинственного дикого леса, который обступал меня со всех сторон.

Наконец впереди показался дом, знакомый, как лицо матери. Это было красивое здание, построенное по образцу иных новоорлеанских особняков, в пору его строительства считавшееся роскошным, особенно в такой глуши, да еще вдали от города, что было неудобно. Но времена меняются. Пока я в Париже продолжала ютиться в тесной маленькой квартирке, американцы жили и строили с размахом, который лишь увеличивался с годами. Здесь никого теперь не удивишь жильем, в котором количество ванных комнат превышает количество спален, да и сам дом стал казаться более заурядным (интересно, назовет его сегодня кто-нибудь «особняком» или нет?), но незастроенных акров вокруг него хватило бы на целое поместье.