Нил Гейман - Сошедшие с небес

Протолкнув коляску с Тоби в ворота кладбища, она повезла ее наверх, к церкви, по тропинке между могильных плит в шапках снега Дункан стоял на крыльце и клеил на дверь объявления. Заметив ее, он бросил на нее какой-то странный взгляд, но не отвернулся.

— Зачем пришла? — спросил он. — За объяснениями или за извинениями? Можешь получить и то и другое, если хочешь.

— Не надо мне ни того ни другого, — сказала она. — То, что я видела, правда, я знаю это, и мне не нужно никому ничего говорить. И я еще кое-что знаю. У каждого человека есть ангел-хранитель, особенно у молодых, потому что ведь каждому рано или поздно приходится делать что-то невозможное, например, научиться ходить или понять, что родители любят тебя, несмотря ни на что.

— Похоже, ты и с братишкой поладила, — заметил Дункан.

Джилли улыбнулась.

— Наверное, Бог хотел, чтобы он был, иначе Он не послал бы ему ангела-хранителя. И еще Бог хотел, чтобы была я.

Дункан посмотрел на нее вопросительно.

— Ты чего-то недоговариваешь. Уж не явился ли тебе еще ангел, а?

— А вы слышали о парне, которого убило вчера молнией на Блэкфрайерс-стрит?

— Конечно. В новостях передавали.

— Так вот, я там была, и это была не молния. Разве в метель бывают молнии?

— Но если это была не молния, тогда что?

Джилли опустила руку в карман и вытащила оттуда горстку опаленных перьев, которые высыпала на ладонь Дункана.

— Вот, — сказала она. — Доказательство существования ангелов.

Он долго стоял на крыльце, глядя, как она катит коляску с Тоби вдоль по улице. Зимний ветерок пошевелил перья у него на ладони, сдул их одно за другим и разнес по кладбищу. Только тогда священник повернулся, вошел в церковь и закрыл за собой дверь.

Роберт Шерман был не однажды отмечен премиями как автор театральных, теле- и радиопостановок. Он служил штатным драматургом в театре Норткотт в Эксетере, Англия, и регулярно писал для Алана Эйкборна из театра Сент-Джозеф в Скарборо. Однако больше всего он известен по работе в сериале Би-би-си «Доктор Кто», в котором он вернул на экран Далекса, актера из ранней версии того же сериала, за что первые серии были удостоены награды БАФТА, а сам эпизод с его появлением номинировался на премию Хьюго.

Первый томик рассказов Шермана, «Маленькие смерти», вышел в 2007 году. За него автор получил Всемирную Премию Фэнтези в номинации Лучший сборник, вошел в короткий список престижной премии Эдж Хилл, присуждаемой за лучший рассказ, и был объявлен в числе претендентов на международную премию Фрэнка О’Коннора в том же жанре. Второй сборник автора, «Песни о любви для скромников и циников», получил в 2010 году британскую Премию Фэнтези и стал софиналистом премии Ширли Джексон.

Недавно в свет вышел сборник его сценических пьес под названием «Едкая комедия», готовится третий сборник рассказов, «Все мы такие разные».

«— Я не очень люблю писать дома, — рассказывает Шерман. — Дом — это место, где спят, едят и смотрят дневные шоу по телику. Там слишком многое отвлекает. Вот почему много лет назад я решил, что буду писать черновики только в художественных галереях. А лучшая из них, разумеется, в Лондоне, Национальная галерея в двух шагах от Нельсоновой колонны. Там можно сколько угодно бродить с ноутбуком под мышкой, выдумывая рассказы, а если надоест — то просто смотреть на дорогущие картины, которых там много. Замечательно.

Кстати, на многих из этих картин нарисованы ангелы. Они там повсюду — крылья расправлены, нимбы блестят — сидят на облаках, дуют в трубы, порхают вокруг Девы Марии, точно какая-то чудная стража из голых детишек-телохранителей. И я даже начал замечать, что когда мне пишется хорошо, то ангелы вроде как довольны и даже улыбаются мне. А когда нужные слова не идут, когда я ленюсь и начинаю думать, что пора сматывать удочки и пойти пропустить пару пива, они начинают бросать на меня свирепые взгляды.

Этот рассказ я написал в Национальной галерее. Под злыми взглядами множества ангелов. Наслаждайтесь.»

Сначала он решил, что она мертва. И это, разумеется, было ужасно — хотя сильнее всего его потрясло полное отсутствие каких-либо ощущений при этой мысли. Не было ни горя, ни страха, полагалось плакать, но слезы не шли — только нездоровое любопытство вместо всего, что он должен был чувствовать. Он никогда еще не видел трупа. Мать спросила, не хочет ли он попрощаться с дедом, когда тот лежал, одетый для похорон, но ему было всего двенадцать, и он совсем не хотел — а отец сказал, что ладно, все в порядке, пусть лучше Гарри запомнит дедушку таким, каким тот был при жизни, веселым и энергичным, не надо портить впечатление, — и Гарри обрадованно поддакнул — да, мол, не надо, — но дело было вовсе не в этом, дед-то был мертвый, и Гарри просто боялся, что он откроет глаза и скажет ему «привет», когда он подойдет ближе.

И вот труп совсем рядом с ним, всего в трех футах, в пассажирском кресле. Причем труп-то, господи помилуй, принадлежит его жене, которую он знал так хорошо, — уж лучше, чем кого бы то ни было в мире, надо признать. И голова у нее вывернута под таким странным углом, он никогда ее с такой стороны не видел, и никогда не замечал, чтобы ее нос был таким огромным в профиль. Ну и кровища, конечно. Ему стало интересно, когда же, наконец, придут слезы, он уже ощущал пощипывание в глазах и думал, какое это было бы облечение, если бы он мог заплакать от горя, испытать шок, истерику, хоть что-нибудь… как вдруг она подвинула свою вывернутую шею к нему и из наполненного кровью рта раздалось:

— Привет.

Он был так поражен, что долгое время не отвечал, только пялился на нее, и все. Она нахмурилась.

— У меня какой-то странный вкус во рту, — сказала она.

— Наверное, от крови, — предположил он.

— От чего, милый?

— У тебя кровь идет, — сказал он.

— А, — отозвалась она. — Да, тогда понятно. О, господи. Но мне почему-то совсем не больно. А тебе?

— Нет, — сказал он. — Нет, по-моему. Я еще не пробовал… двигаться, я… — Он с трудом подбирал слова. — Я еще не успел, вообще-то. Вообще-то я думал, что ты умерла.

— И вижу я тоже неважно, — сказала она.

— О, — отозвался он.

Она моргнула раз. Потом другой.

— Нет, не проходит. Все какое-то красное.

— Это все из-за крови, — сказал он. — Тоже.

— Ах, да, — вспомнила она. — Конечно, из-за крови. — Она ненадолго задумалась. — Я бы протерла глаза, но, кажется, совсем не могу шевелить руками. Они у меня еще есть, а, милый?

— По-моему, да. По крайней мере, правую я вижу.

— Это хорошо. Только одного не пойму, разве мне не должно быть страшно?

— Я тоже об этом думал. Почему я не испугался. Особенно когда решил, что ты умерла.

— Ну, и..?

— И я пришел к выводу. Что это, вероятно, шок.