Кейт Бернхаймер - Мать извела меня, папа сожрал меня. Сказки на новый лад

Дезире, малолетняя невеста, отправилась вместе с сестрой Мирандой грабить могилу — за свадебным платьем. В северном углу старого погоста, где плющ вползал в пыльные побитые окна помпезных мавзолеев, покоилась девушка, убитая о прямо у алтаря в момент принесения брачных обетов. Замшелый памятник — один из самых завидных на кладбище — представлял собой известняковую новобрачную, печальную и сутулую, как мул, у ног рассыпался букет лилий. Ее смерть от руки ревнивой матери жениха была давно в прошлом, однако всем было известно, что отец похоронил ее в роскошном шелковом платье с тонкими кружевами.

— Представляешь, никому, кроме нас, это даже в голову не пришло! — пропыхтела Миранда, расстегивая грязными исцарапанными пальцами китовый корсет на спине скелета.

Но Дезире, куда менее восторженно настроенная, уже выбралась из ямы и прикурила сигарету от фонаря. Откупорила бутылку и глотнула виски, рассеянно глядя на тонкую полосу фиолетового заката, еще тлевшего над выжженными прериями. «Его сердце не мне принадлежит», — подумала Дезире.

Сестры пробрались обратно в Нутрогнилл, «Приют заблудшей юности», где обе жили с раннего детства — после ареста за отнятую у младенца конфетку. Дезире уже исполнилось пятнадцать, Миранде четырнадцать, и неотвратимая свадьба Дезире, которая должна была состояться около полуночи в старой часовне на окраине парка развлечений у моря, восхищала Миранду куда больше, чем ее сестру. Помолвка ужасно обременяла Дезире. Пока Миранда затягивала ее в платье покойницы, расправляла жесткие оборки и кружева, сооружала из соломенных волос сестры пышный «вавилон», Дезире прикидывала, как бы половчее избавиться от суженого.

— Надо посильней напшикать. — Миранда откинулась и прищурила глаз, оценивая прическу Дезире. — Прикрой лицо подушкой.

Дезире так и сделала, и пока Миранда орошала ей причесон из насоса для ДДТ, заряженного смесью бухла и ликера по ее собственному рецепту, из-под подушки Дезире слышала мощные вздохи океанских волн и понимала — это тень умершей русалки зовет ее к дереву. Тень хотела сообщить ей что-то важное.

Она встала, швырнула подушку на кровать и приподняла подол платья над босыми ногами ровно так, чтобы можно было выбежать из комнаты.

— Цветы! — бросила она Миранде и понеслась по коридорам во внутренний дворик, к буйным зарослям розовых кустов, скрывавших незакрепленные кирпичи в стене. Волосы пару раз зацепились за шипы, но из Нутрогнилла удалось ускользнуть — ее не заметила молодая монахиня, которая несла ночную вахту на башне, держа наготове лук и стрелу с усыпляющим наконечником.

Где-то с милю оттуда, на пустыре, заросшем чертополохом и дурнишником, стояло идеальное для линчевания дерево — с крепкой толстой веткой, протянутой далеко в сторону как раз на такой высоте, чтобы удобно было вязать узлы и делать петлю, но при этом у повешенных не было шансов достать до земли даже кончиками пальцев на ногах. У подножия дерева лежали кости многих казненных, мужчин и женщин, а еще — кости русалки, повесившейся здесь всего несколько месяцев назад. Тело ее быстро разложилось, и его обгрызли трупоеды, которые сочли такую экзотическую плоть деликатесом. Когда Дезире колола палец об острый конец ребра на русалочьем скелете, выступала капелька крови, и тогда посреди старых петель на ветке появлялась тень русалки.

— Поговори со мной, — сказала Дезире, когда русалка вновь безмолвно замаячила наверху туманным призраком. Девочка обняла дерево — полусгнившие кружева цеплялись за черную кору — и прижалась щекой к стволу. Вгляделась хорошенько в тень — и впервые заметила, что русалочьи губы шевелятся, дрожа от готовых сорваться с них слов.

Дезире забралась на ветку, свесила ноги, на руках переползла на середину и уселась рядом с русалкой. При жизни той отрезали язык, но после смерти к ней вернулся дар речи, только голос теперь был едва слышен, словно пена разбившейся волны. Вот так, вися на дереве в своем краденом подвенечном платье рядом с русалочьей тенью, Дезире узнала историю их любви, правду о русалке и Акселе — том парне; за которого она в полночь должна была выйти замуж.

Многое она знала и раньше, потому что сама видела, как Аксель нашел русалку — «девочку Ц», как он ее назвал, сократив таким образом имя Целла, уменьшительное от Рапунцель, а так он прозвал ее из-за длинных вьющихся волос, ниспадавших по спине до самого кончика хвоста.

Это случилось в первый день Парада Русалок в Сан-Жижико — курортном городке, что весь тренькал и звенел рахитичными каллиопами «одноруких бандитов» в игральных салонах, где детям беспрепятственно продавали запрещенные в сорока шести штатах конфеты с бритвочками, где татуированные дамы в пип-шоу развязывали за стеклом бикини и прикладывались к электрошокерам, где колченогие рикши под драными зонтиками трещали колесами по доскам променада… В общем, полный набор аллитераций нескончаемого праздника, увековеченный знаменитым хитом Гидеона Богдалла о жиголо в матросском костюме, который отплясывает по дайму за танец в обшарпанном, но историческом «Отеле Жижико» (где в одном из номеров Богдалл в конце концов и скопытится, по иронии или еще как, от передоза «сисек ангела», самой убойной из модных наркотических смесей).

Русалок к берегу Сан-Жижико каждый год прибивало множество — воздух над океаном был слишком тяжел для них, вызывал медленное удушье, словно им сквозь горло медленно, дюйм за дюймом, проходила цепочка связанных носовых платков, бесконечная, как у фокусника. Сперва многие почти не чувствовали легких спазмов в горле, завороженные слишком сильными раздражителями — рождественскими гирляндами на крышах кислородных баров, грохотом оркестров, что фальшиво трубили старые шлягеры в садах, где публика накачивалась запрещенным спиртным да отплясывала грязные танцы всю ночь напролет. Однако очень скоро — часто их еще не успевали заметить даже рыбак или компания на яхте, они еще не доплывали до песочных замков, оставшихся на пляже, — русалки испускали последний вздох, убитые тем самым благодатным морским воздухом, ради которого съезжаются к побережью старики и больные.

Тех мертвых русалочек, что покрасивее, подбирали и готовили к Параду Русалок. Реставраторша из городского музея аккуратно обескровливала их у себя в лаборатории, подвесив за хвост над фаянсовым тазом. Потом в ванне на львиных лапах накачивала их коллапсирующие вены парафиново-пластиковой смесью. Студенты школы искусств укладывали коченевших русалок в соблазнительные позы, придавали их лицам восхищенные выражения, подкрашивали бледную, как у форели, кожу инъекциями красителя из вареной сахарной свеклы. «Готовые» русалки плавали в аквариумах размером с «воронок», залитых формальдегидом и поставленных на колесные платформы среди венков и роз.