Дмитрий Дейч - Записки о пробуждении бодрствующих

«Ну, — протягиваю ему руку, — надеюсь, тебе не будет скучно без нас — в Австралии.»

Он протягивает руку в ответ, в руке — большой стеклянный термометр: «Мы должны разломить его пополам, чтобы он служил нам знаком. Когда наши потомки встретятся, они узнают друг друга по двум половинкам термометра, идеально подходящим друг к другу.»

«Но если мы его сломаем, — беспокоюсь я, — ртуть выльется».

«Это не ртуть, — отвечает Доктор, — это светлое золото».

И в самом деле, я вижу, что термометр наполнен некой светящейся жидкостью золотого цвета. Мы переламываем его, и в моей руке остаётся стеклянный факел, истекающий золотой лавой.

Я беспокоюсь, что золото выльется, но Доктор меня успокаивает, утверждая, что эта жидкость имеет свойство наполнять собою пространство, не убавляясь и не исчезая.

«Куда бы Это спрятать?» — спрашиваю я, оглядываясь по сторонам.

«Зачем же Это — прятать?» — удивляется Доктор.

Вопрос застаёт меня врасплох. «Ну как же... — пытаюсь подобрать слова, — я же не могу ходить с Этим по улицам».

«Конечно можешь, — отвечает Доктор, — иначе ты не сумеешь измерить температуру, когда придёт твоё время лечить.»

Снился Туркестан. Медные люди на жёлтом фоне. Медленные верблюды.

Потные скуластые женщины.

Заблудился в собственной квартире: не могу найти дорогу с веранды на кухню. При этом понимаю, что стоит открыть дверь, сделать три шага, и я попаду на кухню, но точно знаю: этот путь для меня по какой-то причине закрыт.

Выхожу на улицу, и заглядываю в комнату: можно было бы забраться через окно, но на окнах решётки. Тут я вдруг понимаю, что по той же причине, что я не могу пройти из комнаты в комнату – как делал это тысячу раз, не задумываясь, я способен проникнуть на кухню через окно, минуя решётки. И в самом деле, я прохожу сквозь стекло, сквозь решётки, и оказываюсь на кухне.

Никого нет, кроме кошки, которая сидит на холодильнике – рядом со своей миской. Кошка открывает глаза и смотрит прямо на меня, прижав уши. Кажется, она меня побаивается.

Тут я задумываюсь о том, почему всё так странно – почему я не мог войти в дверь, зато с лёгкостью вошёл в окно, и понимаю: я сплю и хожу во сне. Эта мысль приносит мне облегчение, я припоминаю, что не первый раз оказываюсь в подобной ситуации, но теперь меня беспокоит расположение предметов на кухне: в самом ли деле на плите должен стоять огромный медный котёл – я не могу припомнить был ли у меня такой?

Зачем мне таких размеров посудина?

Подхожу поближе, открываю крышку, и вижу, что в котле – пусто. Тут я понимаю, что мне нужно самому забраться в котёл, и таким образом приготовить ПЕРВОЕ БЛЮДО.

Эта идея, которая теперь, наяву кажется довольно сомнительной, во сне не вызвала никаких негативных реакций. Я твёрдо знал, что не могу таким образом причинить себе вред, поскольку моё тело не способно деформироваться под воздействием жара. Более того, я понимал, что котёл этот существует только здесь и теперь, и только для меня.

Река, и у реки — шатёр на манер циркового. Развеваются флаги, на экранах пляшут какие-то неоновые буквы, горят огни и вращаются китайские фейерверки. И — ни души, ни одного человека.

Подхожу ближе. Вход в шатёр прикрыт бархатной шторой. На ней огромными золотыми буквами вышиты слова: «КЛОУНЫ — ОТРОСТКИ ПУСТОТЫ».

Посреди Тель Авива — замёрзшее озеро, и прямо во льду, по центру — разукрашенная новогодняя ёлка. Вокруг ёлки водят хоровод — ежи, хомячки, собачки и лисички.

Я спрашиваю: почему зима? Опять, что ли, зима?

И мне отвечают: всё из-за тебя. Ты обещал вычерпать воду, и не вычерпал. Теперь — пока не выполнишь обещанного — будет зима.

Я пробую лёд ногой — твёрдый. Не проломишь.

И тут вижу — глубоко внизу, подо льдом — какие-то люди.

Присматриваюсь: свет у них там горит, какая-то жизнь происходит — прямо подо льдом, в озере.

Я говорю: а ну, дружненько, взяли... и тут все лисички, собачки и хомячки хватают ёлку, выдёргивают её — как морковку за хвостик — и ударяют ёлкой по льду. Сыпятся игрушки, труха какая-то, серпантин.

Лёд трескается, люди внизу недоуменно поднимают головы — словно только теперь поняли, что прямо над ними, наверху — что-то происходит.

Я зачерпываю ладошкой прохладную воду из озера, пробую на вкус, и - просыпаюсь.

Снилось, что позвоночник мой стал подзорной трубой.

Снилось, что на правое плечо сел чёрный ворон — громадный, увесистый, какой-то очень солидный, лощёный — пёрышко к пёрышку. Какое-то время я нёс его молча, потом не выдержал и говорю: «Слушай, может сам полетишь, дружок?»

И аккуратно пытаюсь его с плеча спихнуть. Не тут-то было, снова и снова он возвращается и садится на правое плечо, будто это и есть его законное место.

«Ладно, — говорю, — я тебя понесу, но не даром. Что дашь за это?»

Ворон, ничтоже сумняшеся, отвечает: «Могу, если хочешь, мысли чужие читать и на ухо тебе нашёптывать.»

«Зачем мне чужие мысли? — спрашиваю, — Мне и свои-то девать некуда.»

«Могу, — говорит ворон, — твои собственные мысли фильтровать, делить на достойные и недостойные.»

«Спасибо, сам справлюсь как-нибудь...»

«Ладно, — говорит ворон, — давай так: я буду тебе стихи читать вслух — по твоему собственному желанию, хочешь — из старых поэтов, а не хочешь — из новых.»

«Спасибо, — говорю, — у меня хорошее зрение и выдающиеся вокальные данные.»

Ворон зыркнул на меня печальным глазом, и говорит: «Ну, можно, я тогда просто так посижу?

Я вздохнул: «Можно. Только недолго.»

Тут я обратил внимание, что вижу окружающее пространство довольно необычным образом — как бы и близко и далеко одновременно. Могу заглянуть внутрь любого предмета или существа, увидеть структуру, анатомию, внутреннюю пружину, запускающую смысл и предназначение.

«Что это? — спрашиваю, — я ничего не просил...»

«А это — подарок!» — ответил ворон, сорвался с места и был таков.