Эми Хармон - Другая Блу

– Что смотришь? – проворчала Шерил, разглядывая Колина Ферта, которые вышагивал на фоне меню, ждал, когда же я нажму на «воспроизведение».

– «Гордость и предубеждение», – коротко ответила я, в душе возмущаясь тем, что Шерил испортила мне послевкусие после просмотра.

– Домашнее задание?

– Нет, просто.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – Шерил, прищурилась, глядя на меня.

И ее вполне можно понять. В последнее время я обычно смотрела «Перевозчика» и «Крепкий орешек», все фильмы.

– Мне просто захотелось чего-то новенького, – уклончиво ответила я.

– Оно и видно. – Шерил с сомнением взглянула на экран. – Меня всякие снобы никогда не интересовали. Может, потому, что в те дни я бы разве что горшки оттирала у них на кухне. Черт возьми! Мы с тобой уж точно не из тех, за кем герцог гонялся бы вокруг разделочного стола! – Она хохотнула. – Мы же из другого теста, герцогинь из нас не слепишь.

Бросив на меня взгляд, она добавила:

– Потому что мы – индианки, а значит, никогда не оказались бы в Англии. Они даже не позволили бы нам мыть посуду у себя в доме.

Я направила пульт на экран, и мистер Дарси исчез. Потом закрылась подушкой и подождала, пока Шерил не ушла к себе в комнату. Она испортила восемь идеальных часов за десять секунд. Даже хуже, она напомнила мне, что «герцогиню из меня не слепишь».

По дороге в комнату я мысленно искала аргументы в свою защиту. Что такого, влюбиться в выдуманного персонажа – с кем не бывает. Да почти все женщины так делают! Та же Шерил, несмотря на все ее стремление вернуть меня в реальность, обожала вампиров, чтоб их!

Но проблема была не в этом, и в глубине души я не могла себе врать. Влюбиться в выдуманного мистера Дарси – ничего необычного и правда, а вот если в настоящего… Меня угораздило влюбиться в нашего молодого учителя истории. Никаких сомнений.

Тест показывал две полоски. За следующие дни я сделала еще несколько тестов, но больше не могла убеждать себя, что все результаты врут. Я была беременна. Уже около восьми недель, по моим подсчетам. Мы были с Мейсоном в тот самый вечер, когда сломался мой пикап у школы, и с тех пор я его избегала. Он звонил и писал, даже оставил пару сообщений раздраженным голосом, намекая на «Адама», но этим все и ограничилось. Возможно, он чувствовал себя виноватым из-за фотографии, но я правда надеялась, что разрыв был окончательный, и он сможет двигаться дальше, как и я.

Да, я начала двигаться дальше, но жизнь снова отбросила меня назад. И я чувствовала только опустошение. На неделю забросила школу, сказалась больной на работе и просто спала, потому что не могла посмотреть правде в лицо. Тошнота, которая и убедила меня в этой правде, мстительно не отпускала, служа оправданием депрессии и желанию ото всех спрятаться. Шерил обычно ничего не замечала, но я знала, что спустя неделю сидения дома мне придется «выздороветь» или объяснять Шерил, что со мной не так. К разговору я была еще не готова, так что пришлось собраться и пойти в школу, вернуться к работе в кафе. Но та самая правда болезненным комком свернулась где-то близко, прямо под кожей, и пыталась вырваться наружу. От нее было не сбежать, не избавиться, и уже совсем скоро не останется ничего, кроме как принять.

Целую неделю мы обсуждали испанскую инквизицию, и в тот день Уилсон начал урок с монолога о взаимосвязи между инквизицией и охотой на ведьм.

– Мы считаем, что колдовство – это в основном средневековое явление, но примерно сто тысяч человек осудили за колдовство с пятнадцатого по восемнадцатый век. Из тех, кого осудили, казнили около шестидесяти тысяч. По большей части сожгли на костре. И три четверти из них – женщины. Почему такая непропорциональность? Как вы понимаете, женщины более подвержены влиянию дьявола.

Уилсон изогнул бровь, когда девушки в классе дружно выразили несогласие с его словами.

– А что? – Он поднял руки в шутливом негодовании. – Все же началось с Адама и Евы, разве не так? По крайней мере, так рассуждала церковь, начиная со Средних веков. Многие осужденные были уже в возрасте и из бедняков. И именно женщины были повитухами и целительницами. Они готовили, ухаживали за другими, их было проще обвинить в подсыпанном в еду яде или чарах, чем мужчин. Мужчины решали свои проблемы кулаками, а женщины защищались не физически, а больше словесно, а брань проще истолковать как колдовское заклинание. Что сейчас используется для дискредитации сильной женщины?

Класс уставился на Уилсона, не понимая сути вопроса. А потом внезапно стало все ясно.

– Ее называют стервой, – дерзко сообщила я.

Класс открыл рот в изумлении, как всегда, когда кто-то ругался вслух на уроке. Уилсон даже не вздрогнул. Просто посмотрел на меня задумчиво.

– Верно. Очень часто это одно и то же. Давайте сравним. Веками женщин судили по внешнему виду. И чем красивее была девушка, тем больше ее ценили, согласны? А когда женщина стареет, а ее красота увядает, что случается с ней?

Класс слушал, затаив дыхание.

– Ее уже не так ценят, а что касается свободы… В некотором смысле женщине, которая уже не так красива и уже не соревнуется за руку и сердце самого богатого или достойного мужчины, нечего терять. В каком-нибудь шестнадцатом веке пятидесятилетняя старуха, в отличие от пятнадцатилетней девушки, наверняка меньше боялась высказывать свое мнение, ей уже не нужно волноваться о выгодной партии. В этом плане менее привлекательная женщина может быть свободнее и независимее, чем молоденькая красавица.

Сейчас женщин все еще оценивают по физическим данным, в отличие от мужчин. Но времена изменились, и женщинам не обязательно нужен обеспечивающий их муж. В наше время женщинам легче высказывать свое мнение, потому что это им мало чем грозит, а если назвать кого-то «ведьмой», должного эффекта это уже не произведет. Так что мы действуем так же, как и раньше, только используем другие слова. Хотя мне кажется любопытным тот факт, что для дискредитации сильной и независимой женщины, что в старину, что сейчас, используется схожий ярлык.

Класс одобрительно загудел, и Уилсон улыбнулся, прежде чем продолжить.

– А все это подводит нас к нашему заключительному заданию. Какой на вас ярлык? Почему? Для многих из вас это выпускной класс, и впереди ждет большой мир. Вам не носить тот же самый ярлык, которым вас уже наградили. Потащите ли вы его на себе, к новым знакомым, или избавитесь и выберете новое определяющее вас слово?

Уилсон оглядел внимательно слушающих его учеников.

– К сожалению, в школе, а часто и в жизни, нас судят по нашим худшим мгновениям. Вспомните Мэнни.

Все сосредоточенно молчали, задумавшись, и сам Уилсон колебался, прежде чем продолжить, будто и ему тяжело было вспоминать о том дне.