Софрон Данилов - Бьётся сердце

— Ийэ! Мама!

Мальчик ворвался в комнату, сшиб ведёрце у печи, и оно, дребезжа, отлетело в угол. Мальчик махал руками от возбуждения, он даже рассердился и топнул ногой:

— Ну, мама!

— Ай, парень, — спокойно сказала мать, протирая тарелки. — В школу скоро, а под носом блестит. Для чего тебе мама дала носовой платочек?

Мальчик, едва не плача, дёрнул мать за подол: непонятливая какая! При чём тут носовой платочек? Какой ещё такой носовой платочек?

— Мама! Ведь там приехал…

— Кто приехал?

— Учитель! К бабе Дарье!

— Что такое?

Блюдце с голубями выскользнуло у мамы из рук, и — в черепки.

— Ай, мама…

У малыша заныло в животе: он хорошо знал, что бывает за разбитую посуду. Сметливый мальчик попятился к двери, толкнул её задом, ещё раз шмыгнул носом — и был таков.

Она стояла возле стола, прижав к лицу мокрое полотенце.

— Приехал, значит…

Вода, разлитая по столу, прочертив узор на клеёнке, побежала на пол. Потом струйка иссякла, и только редкие капли — кап, кап — стали падать на пол.

Вот ведь дело какое — Сергей Аласов приехал… А сама завороженно следила за каплями: кап, кап. Всё так же с застывшим взглядом, ощупью, она подобрала осколки и почувствовала, какими слабыми стали её руки, будто весь день таскала мешки.

Прошлась бесцельно по комнатам. Из гардеробного зеркала на неё участливо глянула женщина с печальными глазами. Она улыбнулась нехотя своему отражению, и отражение покачало головой: «Ой, Надежда Алгысовна, что-то будет?..»

Что же будет теперь, Надежда Алгысовна?

Оглядев себя, она разгладила морщинку, привычно заправила за ухо выбившуюся прядь.

— Приехал, значит…

Вдруг стремительно, словно подстёгнутая внезапным решением, она рванулась к комоду, захлопала ящиками, переворошила там всё, и скоро перед зеркалом стояла уже другая женщина, в нарядном платье, по-девичьи стройная, с высокой причёской. Право же, она ещё куда как недурна, эта Надежда Алгысовна. Просто-таки красивая женщина!

Подмигнув самой себе, Надежда — была не была! — разрушила строго уложенную косу, живые пряди вольно упали по плечам. Вот так! Затем она взяла с полки первую попавшуюся книжку, постояла с минуту, чтобы успокоиться и вышла из дому.

Улица была безлюдной, скучной, ветер гнал опавшие листья. Вид этой жалкой листвы словно бы отрезвил её на минуту: «Что я делаю? Глупость какая!» Но мысль тут же погасла, как в зимнюю ночь гаснет лёгкая искорка над трубой юрты.

— Дорообо Дорообо — здравствуйте (якут.). , Надежда Алгысовна!

— Надежда Алгысовна, добрый день!

На школьном дворе, как всегда перед первым сентября, было столько детворы, что звон стоял в ушах.

«Здравствуйте! Добрый день!» — налево и направо отвечала она, не видя лиц перед собой и стремясь только вперёд: через двор, в конец длинного коридора, к учительской.

Перед дверью, обитой чёрным дерматином, она помедлила, собираясь с духом, и решительно вошла.

Учительская была пуста. В углу большой сумрачной комнаты, неожиданно тихой после гомона на дворе, сидел завуч. Он торопливо писал. Тимир Иванович Пестряков. Заслуженный учитель республики. Её муж.

Слыша, как кто-то вошёл, он поднял голову, очки сверкнули, и, честное слово, под этим взглядом законная жена Тимира Ивановича на секунду оробела, как школьница.

— А, это ты, Надя!

Он рассеянно улыбнулся ей и снова потянулся к листу. Но что-то в облике жены показалось ему необычным, Тимир Иванович ещё раз, теперь уже внимательней, поглядел на неё.

— Тыый! Тыый — характерное якутское междометие, выражающее удивление. Ты что, Наденька? Дома всё в порядке?

Тут взгляд его упал на страницу под рукой, и человек забыл обо всём. Никому так трудно не приходится перед новым учебным годом, как завучу. Такая должность хлопотная, господи прости! Врагу не пожелаешь. Надежда тихонько вышла.

Он вернулся вечером, уже затемно, и с порога сказал:

— Новость у нас — Аласов приехал. Дождались наконец. Приходила баба Дарья, в гости зовёт. Тебя, конечно, тоже… Пусть дети сами ужинают, а мы давай пойдём. Голубая моя сорочка глажена?

— Папочка! А я уже всё знаю! Это же к бабе Дарье учитель! Я видел! Я к маме прибежал… прибежал… я прибежал… — Тут язык мальчика перестал его слушаться, наверное, снова представилась ему ужасная картина с разбитым блюдцем. Он умолк и покосился на маму.

Мама была такой сердитой, что даже отец забеспокоился.

— Надюшка, ты не заболела ли?

— Голова что-то… Извинись там за меня…

Чёрная ночь стояла в окнах. Всё слышались какие-то шорохи, стуки. Однажды ей почудились даже голоса, будто сюда и впрямь могли долетать звуки застолья из избы бабы Дарьи. Сон не шёл.

Там, в старой избе бабы Дарьи, сейчас, наверное, самый разгар: доброго здоровья Сергею Аласову, выпьем за здоровье Сергея Аласова! Выпьем за человека, который после стольких лет вернулся в родные края, под отчий кров! И за добрую матушку его, за бабу Дарью тоже выпьем…

Она ещё с весны знала, что Аласов переводится в их школу. Знала, обо всём передумала, кажется, успокоилась и всё объяснила сама себе… И вот на тебе — успокоилась! Посуду бьёшь, места себе не находишь, бог знает с чего вырядилась, помчалась сломя голову. Совсем свихнулась. Волосы по спине распустила. Что Тима подумать мог! Стыд и стыд… А ну как и в самом деле Аласов оказался бы там? Это счастье твоё, что не застала. Есть ещё время взять себя в руки. Ах, как бы это было, если бы действительно — лицом к лицу… Страшно подумать!

Лицо его… Далеко не молод теперь. Ещё бы, война прошла, да после войны уже сколько! Глаза у мальчишки были чёрные-пречёрные. Иногда он закручивал свои смоляные брови рожками, пугал её. Теперь он мужчина, педагог, член партии, говорят… Но во тьме перед глазами стояло всё то же юношеское лицо, всё тот же давний Сэргэйчик. Милый мой… Серёжка — брови рожками.

За баловство ему влетало чаще других. Но зато в пионерских походах никто так ладно и быстро не мог развести костёр меж двух камней, устроить шалаш из лапника, отыскать в тайге смородинник. В комсомол их принимали в один день. Он так рассказывал свою биографию, что все умирали со смеху. В седьмом классе это было.

Да, в седьмом. Тогда в школе впервые появился Тимир Иванович, Тима. Приехал в Арылах новый учитель, очень серьёзный, в очках. И какой великолепный был на нём костюм! Вот уж истинно новый учитель — с иголочки. Молодой был, но представительный, всем в деревне понравился. И уж аккуратист! Кажется, и пылинки нет на прекрасном тёмно-шоколадном костюме, и всё-таки нет-нет да смахнёт с рукава что-то уж совсем невидимое…