Александр Снегирёв - Нефтяная Венера (сборник)

Отец принимал жизнь такой, какая она есть. Он души в Ване не чаял. Качал его на руках, играл в кубики, читал вслух книги, сочинял смешные песни. Я все хотел записать эти песни на диктофон, но постоянно забывал. А потом уже и записывать было некого.

После маминой смерти милиция явилась разбираться, умышленное ли было отравление или нет. Мне даже закралась мысль, не подсунул ли отец это масло специально. Мама ведь его пилила бесконечно. Вышло бы идеальное убийство, ну вроде продавщица в аптеке перепутала. А выпила сама, никто не заставлял. Я свидетель. Расспросить папу на этот счет мне не удалось. Он умер от инфаркта на следующий день после допроса у следователя. Откуда вместо касторового масла появилось камфорное, никто разбираться не стал. Дело закрыли, списав все на трагическую случайность.

Мы сидим за круглым столом, молча рассматривая картину.

– Я гулял, и тут трах – автомобильная авария! Я подошел, дяденька не двигается. Не пристегнулся. Всегда надо пристегиваться…

– Про картину давай.

– Она рядом с ним лежала. Я дверцу открыл и взял.

– А тебя никто не видел?

– Не знаю, – задумался Ваня и погрузился в размышления.

И как ему удалось незаметно дотащить картину до дома?.. Может, еще объявится свидетель… А картина-то ерундовая, не хочется из-за нее погореть.

– Папа, а это искусство?

– Что?.. Искусство?.. Трудно сказать… Наверное, не совсем искусство.

– Почему?

– Ну, чтобы картина считалась искусством, надо, чтобы она была… чтобы была… – Я запнулся. Оказывается, не так просто разъяснить то, что кажется очевидным. – Картина должна быть красивой. Вот!

– А разве она не красивая? – удивился Ваня. – Она очень красивая!

Я смотрю на нефтяную Венеру. Сказать, что некрасивая, нельзя… но ведь такие вещи не принято называть красивыми…

– Может, и красивая, не знаю…

– А зачем нужно искусство? – продолжил расспросы Ваня.

– Зачем… Ну… чтобы показать людям то, что ты считаешь красивым. Вот художник увидел красивую женщину, нарисовал ее, и оказалось, ты тоже считаешь ее красивой.

Ваня широко раскрыл глаза и закрыл рот руками. Так в мультфильмах изображают сильное удивление.

– Я понял…

– Что ты понял?

– Художник ее специально для меня нарисовал!

– Нет, Вань. Я в другом смысле сказал… – но он больше не слушал.

– Я понял это! Я понял! Он для меня нарисовал!!!

Перестав слушать его возгласы, принимаюсь думать, кому бы Венера могла принадлежать. Разбогатевший простак заказал изображение возлюбленной… Овдовевшая леди за сорок захотела заполучить свой портрет кисти модного живописца… Или Сазонов решил создать новый образ России – фигуристая блондинка, нефть, березки…

После смерти родителей все в их квартире казалось новым и чужим. Здесь я когда-то впервые поцеловал Лену, вот рояль, под которым я ее обнимал. Лампочка-индикатор на телевизоре заклеена изолентой. Мама определила с помощью маятника, что через эту лампочку телевизор высасывает из человека энергию. На паркете – карандашная разметка, обозначающая энергетические разломы. Я ходил по гостиной, мрачно глядя под ноги, а из-за большой стеклянной двери на меня настороженно смотрел сын-дурачок, одетый в мою ношеную футболку.

Я оказался заложником родительской добродетели. Инвалид – тюрьма для близких, колодка на ногах. Никуда не пойдешь, не уедешь. Только и знай, что сиди при нем да горшки выноси. Родители взяли Ваню на воспитание, а теперь вот умерли в одночасье! При чем здесь я?! Да, сын – мой, но я от него уже отказался пятнадцать лет назад! У него нет отца! У него даже в свидетельстве о рождении в графе «отец» стоит прочерк! Чего он липнет ко мне, как банный лист! Жизнь моя поехала под откос. Вспомнил мать:

– Сука! Какая же ты сука! Хотела внука?! Получила! Мало! Даже после смерти хочешь, чтобы я жил по твоим правилам! Не выйдет! – шипел я. – Я родился мертвым не для того, чтобы в тридцать лет похоронить себя заживо!..

А может, я и не рождался вовсе? Может, акушеры меня так и не оживили? Тогда я мертв, я воплотился в каком-то другом, неправильном, искаженном мире…

Сбагрив тела родителей в крематорий, я решил по-быстрому сдать сына в интернат, надеясь еще успеть на рейс за океан. Посадил Ваню в машину и поехал договариваться.

Проезжая по узкой улице, мы увидели крупное существо в старой нейлоновой куртке и надвинутой на лоб шапке, несмотря на жару. Существо вяло плелось по тротуару, а вокруг скакали мальчишки с игрушечными ружьями и обстреливали его пластмассовыми пульками.

– Пошел отсюда! Пошел! Огонь! – кричал бойкий мальчик-вожак.

Оказавшись близко, я разглядел лицо существа. Слабоумный бродяга, загоняемый детьми, как древний мамонт. Он отвечал на стрельбу и крики невнятным мычанием и, неловко прикрываясь рукой, шел дальше. Я подумал было шугануть мальчишек, но тут хлопнула дверца, раздался визг тормозов, рядом бешено засигналили. Ваня выскочил из машины, едва не угодив под автобус.

– Заклинаю вас, уйдите! – тяжело дыша, крикнул он мальчишкам.

Мальчишки замерли, рассматривая новоявленного заступника.

– Не влезай, колобок, а то и тебя продырявим! – нашелся мальчик-вожак, и вся свора заулюлюкала.

Включив аварийку, я выскочил на тротуар и кинулся на мальчишек. Они отбежали недалеко и собрались дразнить нас, но я схватил пивную бутылку, валявшуюся рядом с урной, и швырнул в их сторону. Ваня вытащил из урны еще одну бутылку, метнул косо и попал в ногу слабоумному, за которого сам же заступился. Тот замычал и полез через кусты, подальше от всех. Извиняясь, Ваня кинулся вдогонку, но я его поймал за край футболки. Мальчишки остановились вдалеке.

Мы сели обратно в машину, колени и руки у меня тряслись, сердце скакало в груди, зуб на зуб не попадал. Кое-как завел мотор, развернулся. Судьба плотно навалилась на меня, как бывает в час пик в метро. Незнакомые люди, стоящие на расстоянии, вдруг оказываются прижатыми лицом к лицу, телом к телу. Невольно, даже если не хочешь, увидишь все прыщики, поры, волоски на щеке соседки, только что казавшейся безупречной. Моя судьба оказалась прямо перед носом. Задышала в лицо. Я почувствовал ее запах. Долго отворачивался, но в конце концов вынужден был ее рассмотреть. Вопреки ожиданиям и страхам, резкое укрупнение не отвратило меня. Боишься чего-нибудь, а когда доходит до дела – оказывается, не так уж и страшно. Я вдруг понял: хватит бегать от судьбы. От ее предложений.

Мы прожили на даче неделю, как и планировали. Доктор рекомендует Ване свежий воздух. Время прошло спокойно, картиной никто не интересовался.

Стоим на остановке. По-прежнему тепло. Из-под колес проезжающих машин летят брызги. Я то и дело оттаскиваю Ваню от края дороги, куда он лезет, высматривая автобус. Наконец подходит наш: расплатившись с шофером, протискиваемся в салон.