Анна Птицина - Iстамбул

И ведь выскользнули, и ведь вывезли. И самое парадоксальное – выжили. Хотя парадокс этот, возможно, существует лишь с точки зрения непосвященных. А на самом деле – так и должно было случиться, потому что в очередной раз ввергнуть Россию в смуту, разруху, в очередной раз подтолкнуть к кровавой распре сына с отцом, брата с братом, заставить людей всюду видеть врагов и заставить людей жить в страхе – вот цель того, кто оплачивал крах поднимающейся на ноги империи. И это – не один человек, не группа заговорщиков, не отдельное государство или альянс государств и даже не масонский (или сионистский – как хотите) заговор, во что упорно находятся желающие верить.

Это – гнусная и, к сожалению, до сих пор несломленная сила – деньги. Деньги, не желающие поступиться ни толикой прибыли. Деньги, играющие судьбами людей и не ставящие их жизни ни в грош, касалось бы это так называемых сильных мира сего, обыкновенного работяги или выжившего из ума старика. Деньги, возомнившие себя не только повелителями, но даже и созидателями. А ещё – власть. Несовместимая с простыми человеческими качествами (особенно после того, как перестала переходить по наследству), но такая вожделенная…

Судьба последнего русского царя и его семьи, в общем-то, не волновала никого, кроме горстки преданных лично семье человек. Несколько слуг, доктор, подруга императрицы, офицеры прежней царской, а теперь несуществующей армии. Родственники – не в счёт, они сами либо уже погибли, либо ждут своей участи под арестом. У тех, кто успел эмигрировать, или у зарубежных родственников – своих забот слишком много. Последствия ещё не полностью затушенного пожара Первой мировой войны волнуют их гораздо больше, чем семья того, на ком уже давно поставлен крест.

Россия погибает? Империя рушится? Да гори оно всё поярче! Чем слабее сосед, а тем более такой огромный, как Россия, тем и лучше. Тут даже и денег не жалко – подмаслим и белых, и красных, пусть столкнутся в смертельной схватке. Пусть истребляют друг друга.

Но козыри в этой грязненькой игре всё-таки неплохо было бы повыдергать в свою пользу. И вот уже денежный мешок зашевелился, всё ещё скупясь, всё ещё раздумывая: а надо ли? Всё ещё робко прощупывая игру мечущихся в агонии большевиков. Посмеют или не посмеют? Расстреляют или не расстреляют? Всех или одного только царя?

И всё-таки официальное сообщение в газетах о расстреле Николая II потрясло вяло топчущуюся под Екатеринбургом Белую армию. Одним рывком освободили город и окрестности от красных, ворвались в Ипатьевский дом, где томились затворники, – и ужаснулись. Погром, полное отсутствие кого-либо и чего-либо, сломанная мебель, горы хлама во дворе. Среди вороха мятых и грязных бумаг – плотная, аккуратная и толстая книжечка – личная Библия императрицы.

Всё начиналось вяло и как бы с неохотой. Парни подтягивались недружно и в основном все были незнакомы Саше. Ночные же знакомцы, Миха с Серёгой, пришли одни, без Толяна.

– Где он? – спросил Александр, имея ввиду Тольку Парамонова.

– Чуть задержится, – переглянувшись с напарником, сказал Миха. – Его Машка не отпускала, так пришлось на уловки идти. Сказал ей, что в город за материалами подался.

Александр не успел спросить ни кто такая Машка, ни за какими материалами надо ехать на ночь глядя, а Миха уже пояснял шёпотом, как будто это являлось страшной тайной:

– Машка ревнивая – жуть! Отпустила его только на пару с Платонычем. Тому, как бывшему учителю, доверяет. Да ты, наверное, помнишь Платоныча.

– Я? Нет… с чего бы мне…

– Должен помнить. Сан-Платоныч… ну?

– Сан-Платоныч… Санта-Планыч… подожди-подожди…

– Ну? Учителем по труду в школе был. А ещё физру и астрономию по совместительству вёл.

– Что-то припоминается… но туго, – Саша сосредоточился, пытаясь вспомнить хоть кого-то из учителей той давней и короткой поры детства, но безуспешно… – Деда Мороза помню на ёлке.

– Так это он и был! – радостно и облегчённо выдохнул Михаил, а вслед за ним с уточнениями встрял и Серёга:

– Платоныч у нас всегда Дед-Морозом был. Да?

– Точно. – Кивнул Миха, успокоенный, что Сашка из города всё-таки припомнил учителя, которого в селе каждая собака знает. – Как школу закрыли, так все учителя и разъехались. Кажись, один только Платоныч и остался.

– Ну нет… Марья… да эта… как её… Галоша.

– Галина Юрьевна? Они не в счёт – пенсионерки, – рассудил Миха.

– А… ну, тогда один Платоныч.

Саша даже не пытался вникнуть в суть воспоминаний уже подвыпивших и ностальгирующих по детству парней, ему всё-таки хотелось встретиться и подробно поговорить именно с Толяном, с которым его связывала детская дружба.

– Так его не будет, – уныло перебил их Саша, – или как?

– Или как, – откликнулся более разговорчивый Михаил. – Машка их на автобус проводила, так они круг метнутся да последним рейсом и назад. Во жизнь-то!

– Да, – удивился Саша действительно странным запутыванием следа Толяном перед собственной женой – теперь он уже не сомневался, кто такая Машка.

За обильно уставленным столом пили, закусывали. Уже и шашлыки успели сделать, уже и остыть шашлыки успели, как наконец дверь распахнулась и на пороге нарисовался возбуждённый Толян:

– Оба-а-а… И без нас? И тихо, как в гробу? Это что за мальчишник такой, ё… …? А ну, заходи, девчата! Гулять, так гулять!

Ввалилась толпа разухабистых бабёнок и сразу затянула залихватскую песенку. Пляски, притопывания, повизгивания, басовитые подголоски подхвативших песню мужиков, звон бокалов, хохот… всё смешалось в вихре безудержного веселья.

Среди довольно помятых лиц женщин сразу бросалось в глаза очень свежее, милое и слегка растерянно озиравшееся по сторонам лицо молодой девушки. Она тоже громко голосила в тон подругам одну за другой песенки, топала каблуками и потрясала плечами так, что грудь ходила ходуном.

Толян, сразу присевший рядом с Сашей и выпивший залпом три рюмки подряд, наконец расслабился, вытянул под стол длинные ноги и только начал закусывать, как мимо пролетела в вихре разрумянившаяся молодушка.

– А ну-ка, Любашка, стой! Ты-то как сюда попала? А?!!! – Он схватил её за подол и притянул к себе поближе. – Кыш домой, зелень! Не доросла ещё!

– Отстань! – пискнула девушка, а сама метнула свои чёрные глазищи на Сашу и засмеялась. – Ишь, командир!

– Оставь её, Толик. – Наклонилась над Толяном толстая кудрявая блондинка с блестящими красными губами. – Пусть маненько тут… уж больно уговаривала… на городского хотела посмотреть.

Толстуха захихикала, когда Толян ущипнул её за вываливающуюся грудь, и помчалась дальше, увлекаемая сильными руками распаляющих свою кровь самцов. А Толян, всё ещё крепко держа Любашку за подол, притянул её ещё ближе к себе и процедил: