Елена Зелинская - На реках Вавилонских

«В училище работал преподавателем литературы старших классов А. Л. Савич», – пишет Вера Романовна Лейкина-Свирская. «Вера Лейкина, – рекомендует ее Струве, – впоследствии стяжавшая себе некоторую известность в советской науке, была моей коллегой по редакции «Школьной газеты»»; позже она стала известным историком и источниковедом.

Из ее мемуаров мы узнаем, что Александр Савич был горячим сторонником реформы языка, отменяющей букву ять, десятеричное i, ижицу с фитой и в окончании слов мужского рода – твердый знак. «Запомнился он всем как скромнейший человек, – продолжает Лейкина-Свирская. – Александр Людвигович увлекательно и разносторонне дополнял разговор о произведении и писателе наблюдениями над реальной жизнью. Учебниками по истории литературы пользовался мало, поощрял работу над рефератами. Разбор этих сочинений в классе был настоящим праздником».

Слова Лейкиной-Свирской подхватывает Елена Александровна Павлова, выпускница 1914 года: «Долго я буду помнить своего самого любимого учителя Александра Людвиговича Савича. Уроки Савича я всегда посещала с особым удовольствием и интересом. Он настолько увлекал всех нас, что мы жалели, что звенит звонок и урок надо заканчивать».

Центробежная сила родства стягивала их всех в близкий круг. Новую квартиру Александр выбрал поближе к семье старшего брата, причем удалось найти прямо на Гатчинской, буквально через пару домов.

Павел Трофимович Магдебург, как свидетельствует справочник «Весь Петербург» за тот год, также перебрался на Петроградскую сторону – Колпинская, дом 8, и часто вечерами заходил к сестре на чай. Случалось, скучал полковник, слушая педагогические перепалки, которые вели братья Савичи.

– Мы с Германом водили жен посмотреть модную «босоножку» – Айседору Дункан, – принимая у Евгении Трофимовны чашечку из сервиза «Голубые мечи», сказал Александр, – Петр Андреевич так увлекся, что в училище теперь введены занятия пластикой. А наши дамы-преподавательницы ставят музыкальный спектакль.

– Босыми будут танцевать по классу? Подходящее занятие.

– Знаем-знаем твой скептицизм.

– Не строй из меня ретрограда. Женщина-мать должна быть образованна. Но женщина-преподавательница, прости, Шурочка. Видишь ли, мужчина выходит на кафедру к слушателям, встав из-за письменного стола. А женщина? От пеленок, от корыта.

– Михаил, я добросовестно к урокам готовлюсь и предмет свой знаю хорошо, – запальчиво возмутилась Шурочка. – А с Игорьком няня сидит!

– Непозволительно мало для учителя хорошо знать свой предмет. Он должен быть самостоятельным в своих суждениях. Не обижайся, Шурочка, я знаю, что ты при желании нас легко заменишь, но беда-то в том, что мы с Сашей тебя в твоем самом главном деле заменить никак не сможем, – он улыбнулся и слегка покосился на заметно располневшую талию невестки.

– На Путиловском заводе жена одного фабричного инженера открыла прямо у себя в квартире детский сад и начальную школу, – Александр поспешил перевести разговор на другую тему. – Сейчас собирают средства среди служащих завода, чтобы открыть училище. Герда приглашают взять на себя руководство. Он и меня зовет на начальные классы.

– И что ты думаешь?

– Согласился уже. Пока, правда, беру сверхштатно несколько уроков. Но мне крайне интересно. Герд собирается набирать детей рабочих Путиловского завода.

…Это легче сказать – набирать детей рабочих. Кому из них заводская зарплата позволяла отправить мальчишку в училище? В Ларинской гимназии, где учились, как известно, «купеческие» дети и стоимость обучения считалась довольно приемлемой, и то приходилось собирать на стипендии деньги и даже куртки на благотворительных танцевальных вечерах. Герд убедил руководство завода помочь школе и помещением для занятий, и полноценной годичной субсидией. Недействующую деревянную церквушку выделили под театр.

Традиционно об обучении девочек из фабричной среды никто и не помышлял, их уделом было либо домашнее хозяйство, либо работа по найму в прислугах или на той же фабрике. Введенное Гердом совместное обучение вырывало их из замкнутого круга между корытом и ткацким станком. Пожалуй, труднее всего было преодолеть многоступенчатость в образовании – Путиловское училище стало первым опытом слияния начальных классов и старших, прообразом «восьмилетки». Современная система образования, по существу, базируется на достижениях педагогической науки и опытах выдающихся педагогов «новых передовых школ»: Владимира Герда, Петра Германа, Александра Савича, Виктора Сороки-Росинского и многих других.

Горячо увлеченный социал-демократическими идеями, впоследствии член фракции меньшевиков РСДРП, Владимир Герд был активистом учительского движения, одним из создателей Учительского союза…

Евгения Трофимовна в спор не вступала. Она достоверно знала, что идея женского образования в их семье не приветствуется. Муж был категорически против ее желания поступить на акушерские курсы. Не помогла в дискуссии и история однокашника Михаила Людвиговича, Павла Королева, чей развод стал в Нежине притчей во языцех. По окончанию института Павел Яковлевич получил назначение в Житомир, куда поехал с молодой женой Марией, дочерью известного торговца соленьями Москаленко, поставщика знаменитых нежинских огурцов. Мария Николаевна, хорошая, кстати, знакомая Евгении Трофимовны, с которой она училась вместе в гимназии Кушакевич, оставив мужа, уехала в Киев учиться на высших женских курсах. Сынишку, четырехлетнего Сережу Королева, бросила на руки родителям. Так старики и воспитывали его, пока дочь снова не вышла замуж. Водили на полеты Уточкина смотреть.

Впрочем, Тамару Савич сверх гимназической программы учили французскому и музыке. К музыке относились особенно серьезно, успехи девочка делала необыкновенные, и учитель поговаривал, что ее пора показывать в консерваторию.

Был Михаил Людвигович пунктуален и строг, в суждениях категоричен. Вся семья знала, когда у него заканчивается последний урок, сколько потребуется времени, чтобы дойти от гимназии до дома – шел он всегда пешком, для моциона. Когда в передней коротко и звучно звенел звонок, жена и дети чинно сидели в столовой у накрытого стола, из-под начищенных приборов топорщились крахмальные салфетки, а горничная отворяла дверь.

… Когда мы жили на Климове, Тамара Михайловна, высокомерно пренебрегая коммунальным убожеством, из всех потерь и осколков, уцелевших после конфискаций и эвакуаций, пыталась удержать и воссоздать ритуал, который был принят в доме отца. Дети сидели за столом, не смея перебивать старших, около приборов лежали вышитые салфетки, суп из кастрюли с облупленной эмалью переливали в фарфоровую супницу…