Анна Бердичевская - Масхара. Частные грузинские хроники (сборник)

– Что значит – где-то было?! – выходит на балкон.

– Что ты шумишь, Валико. Сейчас найду.

Эка уходит с балкона. Валико оглядывает улицу, зевает, потягивается. Слышен голос Эки из комнаты:

– Ну, вот же оно. Я же говорила, где-то было, – выходит на балкон со свернутым знаменем, отдает мужу, сладко потягивается. – Ты надолго сегодня?

– Надолго. Сегодня нас будут разгонять, – Валико разворачивает знамя с Георгием Победоносцем.

– Ваи ме!..

– Если за мной придут из милиции или из КГБ, скажешь, что я уехал.

– Куда?..

– В Павлодар! Куда, куда… Поцелуй детей.

Через некоторое время по улице под развернутым знаменем идёт Валико. Робик задумчиво смотрит, как он скрывается в тумане.

– Мне тоже пора, Генрих. Знаешь, я сегодня прожил прекрасную ночь. Наверное, таких ночей уже не будет. Мне было хорошо. С тобой, с этой девочкой. И водка отличная… В сущности, ты – моя семья.

Генрих сейчас совсем не в форме, засыпает на ходу, зевает. Но пытается отвечать.

– Ох, Робик… А как же Нора? А Тина и Солик? А такса Полли?..

– Жена и дети – это почти я сам, это не интересно. И главное, они обходятся без меня! Не то, что ты… Полли хорошая псина, но она вечно ждет щенков. Ей тоже не до меня.

Генрих и Робик уходят с балкона. Экран телевизора, гудевший всю ночь, ожил, на нем возникла сетка.

Генрих еле стоит.

– Выпей на дорогу.

– И ты, Генрих, перед сном.

Робик разливает последнюю водку и замечает конверт.

– От нее? – Генрих покачиваясь тупо смотрит на Робика. – Без обратного адреса… Почему не вскроешь?

– Это последний патрон.

– Там же может быть адрес. – Генрих молчит, покачиваясь. – Тогда я вскрою сам.

Генрих с ревом «Отдай!» валится на Робика, хватает его за горло, они падают на диван. Робик отбивается встает.

– Псих! Мишугене. Масхара хренова…

Генрих уже спит. Робик укрывает его пледом, с отвращением нюхает сигарные окурки, собирает в кулек, свернутый из газеты, достает из кармана стограммовый «мерзавчик» водки, пишет на салфетке записку, достает из бумажника несколько денежных купюр, задумывается, добавляет еще одну. Деньги кладет под записку, сверху ставит «мерзавчик», уходит. За ним брякает дверь. Ветер с открытого балкона гуляет по комнате, шевелит газеты, колышет «ёлочку». В телевизоре возникает заставка: Москва, Кремлевская стена. Раздается мелодия песни «Утро красит нежным цветом…»

Генрих Масхарашвили видит сон.

Он в Амстердаме, на Всемирном фестивале дураков, он в костюме Наполеона. Король дураков Джанго Эдвардс вручает ему золотой лавровый венок Дурака года. Генрих произносит речь. По ходу речи он играет Наполеона, Муссолини, Гитлера, Сталина, Ленина. То он фюрер с чёлкой и усиками, то Муссолини, то Сталин с трубкой, то Ленин с кепкой… Он стоит на возвышении и порой как бы застывает, становясь очередной статуей. Время от времени его истуканы валятся с постамента, и тогда клоуны подхватывают его и ставят снова. И Генрих оживает в новой маске… Внезапно в ряду его персонажей возникает Пушкин с Тверского бульвара. Генрих становится в позу поэта, аккуратно опускает неведомо откуда взявшийся цилиндр на правую ягодицу и задумывается… Он переносится в Москву на Пушкинскую площадь, под знаменитый памятник. Здесь, как раз под пушкинской шляпой, его ждет Мария, Генрих целует ее, они быстро идут вместе…

Генрих снова – застывший Пушкин на сцене. Он меланхолично смотрит в амстердамский, по-карнавальному бурлящий зал. Но вот это уже другой зал, серый, из давешнего телевизора, аплодирующий. У прохода сидит аккуратно причесанная молодая женщина в строгом костюме. Генрих узнает в ней Марию. Она встает и все быстрее идет к выходу. Генрих спрыгивает со сцены, бежит за Марией. За ним по серому залу несется его пестрая свита – это клоуны из Амстердама, среди них Джанго, Слава Полунин, Джастин Кейс, Нола Рей, Папа, Леня Лейкин, Кефт, Анварушка… Вот они высыпают на серую улицу, где их не замечают. И понятно – ведь все они попали в кинохронику, идет обстрел города, рушатся дома. Но и трамваи ходят, и кафе работают, и мороженщица предлагает свой товар детям. Вдали улицы мелькает Мария. Ее останавливает веселый Артур с автоматом, проверка документов. Зачистка. Артур рассматривает паспорт Марии, лукаво поднимает бровь, улыбается. В это время рядом беззвучно взлетает на воздух соседний дом, рушится огромная стена… Артур оглядывается, лицо его, как в немых лентах начала века, искажается ужасом и гневом, он стреляет из автомата по бегущей толпе, Мария убегает. И Генрих бежит за ней. Вот она сворачивает за угол, Генрих за нею. И внезапно из серой военной кинохроники вваливается в яркий, праздничный Париж. По ветру полощутся фантастические знамена, с одним из них – Валико. Улица перегорожена баррикадой, Валико со знаменем стоит на разбитом буфете, помогает Марии подняться. Она – как Свобода на баррикадах со знаменитой картины. Но вот Мария скрывается, тонет в дыму, Генрих больше не видит ее. И тогда он, снова Наполеон, штурмует баррикаду во главе армии клоунов. Раздается взрыв, треуголка Наполеона летит прочь… Дым рассеивается. Генрих, оглушенный, опалённый сидит на лавочке у деревянных ворот в провинциальном русском городе. Распахивается пасмурное небо, необъятная даль, на фоне неба – Троицкий собор. Мимо по дороге идет женщина с коромыслом. Генрих шепчет: «Хозяйка, дай напиться» И слышит голос Марии: «Сейчас, барин, сейчас…»

На подушке небритое лицо Генриха с пересохшими, шевелящимися губами. С огромным трудом Генрих открывает глаза, со стоном приподнимает голову, смотрит сквозь пальцы. В окно бьет солнце. В телевизоре – будущий диктатор, чистый фюрер, только усы другого фасона. Звонит телефон. Генрих тащится мимо звенящего телефона на кухню, открывает холодильник, трясущимися руками открывает бутылку «Боржоми», открывает прямо о столешницу, пьет из горлышка, до дна. Снова стонет и идет в ванную. По дороге бросает взгляд на Будущего Диктатора. В мозгу Генриха возникает гул тяжелого транспортного самолета, в полумраке у иллюминаторов сидят солдаты в десантной форме… Видение тут же исчезает. Генрих входит в ванную, открывает кран. Кран гудит, сипит, остается сухим. Генрих опять идет на кухню, умывается «Боржомом». Возвращается в гостиную, садится в кресло, откидывается, стонет:

– Мама…

Звонит телефон. Генрих берет трубку и молчит.

Голос в трубке:

– Алло! Генрих! Алло! Генрих, сыночек, это я, твоя мама. Генрих!.. Ох уж эти наши телефоны… Алло!..

Генрих осторожно вешает трубку.

Берет со стола сигареты, закуривает. Курить противно. Гасит сигарету. Снова звонит телефон. Генрих с неподвижным лицом, как во время тренинга у зеркала, скашивает глаза и рядом с телефоном видит «мерзавчик». Берет бутылочку и читает записку: «Выпей и исцелись. Твой Робик».