Вера Гривина - Путь к своему королевству

«А я сам разве не того же желаю?» – спросил себя Борис и тут же вспомнил, как он едва не отрекся от своей заветной цели, ради любви.

«Стефан нипочем бы не променял власть на любовь, и Андроник тоже, а я вот до сих пор жалею о потере Агнессы».

Борис вздохнул. Агнесса де Тюренн не уходила из его памяти, и ему часто снились ее густые с медным оттенком волосы. Он даже не ни разу не увлекся всерьез ни одной женщиной.

«Она уже давно в святой обители, а я по ней тоскую», – с досадой подумал Борис.

Вскоре его одолел сон.

Поутру лагерь был разбужен известием о приближении венгров. Лучники, греческие катафракты 12 12 Катафракт – византийский конный воин. и воины императорской гвардии быстро заняли позицию на холме. Мануил в полном боевом снаряжении восседал на белом жеребце. Всем своим видом император показывал, что он уверен в грядущей победе, и эта уверенность передалась всему его окружению.

Борис вглядывался в стелящийся в низине густой белый туман. Постепенно молочная дымка превращалась в некое подобие кружева, и когда она совсем рассеялась, появился ожидаемый неприятель. Император подал рукой сигнал, и в воздухе завизжали стрелы, вызвав в рядах венгров замешательство.

– Где же наши катафракты! – нетерпеливо воскликнул Мануил. – Почему Андроник медлит?

Он вдруг выхватил у одного из знаменосцев стяг и поскакал со склона. Вслед за Мануилом помчались его дорифоры 13 13 Дорифор – телохранитель византийского императора, а также военачальника или иного должностного лица. Он имел статус офицера. , за ними поспешила императорская свита, а за ней бросились греческие катафракты и иноземные наемники. Вся мощь византийского войска, состоящего из кельтов 14 14 Кельты – англосаксы. , норманнов, франков, кавказских горцев и греков, обрушилась на оторопевших венгров.

Борис во время сражения старался не терять из вида мелькающий то тут, то там пурпурный плащ императора. Мануил совсем себя не берег и, рубя мечом на скаку, носился по низине так быстро, что дорифоры едва за ним поспевали. Один раз рядом с его головой пролетел дротик, но он не обратил на это никакого внимания.

«Бережет Мануила Бог», – подумал Борис.

Сопротивление венгров было быстро сломлено: многие из них погибли, остальные обратились в бегство. Разгоряченные императорские гвардейцы метались по низине, добивая раненых и беглецов. Когда же в обозримом пространстве не осталось ни одного живого венгра, началось ликование.

Довольный Мануил, улыбаясь, обозревал недавнее поле битвы.

– Теперь пусть Гёза трепещет – сказал он Борису. – С помощью архонта Галича мы сумеем его одолеть.

– Если Владимирко Володарьевич нас не подведет, – пророчески изрек Борис.

Четыре года Агнесса прожила в Галицком княжестве. Первое время она тосковала по родине, но постепенно тоска сменилась на легкую грусть при воспоминании о Тулузе. О чем было жалеть, если ей жилось хорошо с любящим мужем, с которым она растила двоих замечательных детей – дочь Агашу и сына Илюшу. Между супругами царило согласие. Агнесса была благодарна Любиму за то, что он спас ее от позора и дал возможность наслаждаться семейным счастьем. Она старалась не перечить ему, хотя порой его навязчивая забота начинала ей досаждать.

После рождения детей боярин почти боготворил жену. Он одинаково любил дочь и сына, забыв, казалось, о том, что Илюша родной ему по крови, а Агаша нет. Девочка очень походила на свою мать, и только взгляд у нее был такой же, как у Бориса, но об этом знала только Агнесса.

Любим, как и обещал, ни разу не попрекнул жену ее прошлым, она же вела себя так, словно выбросила из головы все, что предшествовало их встрече. Однако совсем забыть своего прежнего возлюбленного Агнесса не могла, как не старалась: она вспоминала о нем и тогда, когда ловила взгляд дочери, и тогда, когда встречалась с князем Ярославом.

Жили Любим Радкович и его молодая жена большее время в селе Радимычи Деревянный замок недалеко от реки Сан стал для Агнессы семейным гнездом. Здесь все были просторные господские покои, большое число разнообразных хозяйственных построек и самое главное – мастерские. Французские феодалы чурались торговли, считая это занятие позорным, а в Галицком княжестве было в порядке вещей, если боярин продавал творения своих ремесленников. Основной доход Любима Радковича был от цветного стекла: эта продукция пользовалась успехом не только на Руси, но в Венгрии, Польше и более дальних землях. Вторым по доходности было производство прочных телег и лодок. Для собственных же и господских нужд радимичиские гончары делали посуду, плотники изготовляли хозяйственную утварь, а ткачи ткали тонкие и толстые холсты.

Радимычи располагались в очень красивом месте. Вокруг шумел густой лес, где высились огромные буки, раскинули густые кроны тисы, ощетинился колючими ветвями можжевельник, вытянулся выше человеческого роста папоротник, и где было еще много всяких деревьев, кустов и травянистых растений. А мимо села несла свои воды живописная река Сан.

Жизнь в Радимычах нельзя было назвать уединенной. К причалу у села часто приставали суда, груженные солью и различными товарами. Кроме того, Агнесса и Любим наведывались в город Санок, где им всегда был рад тамошний воевода Григорий Жилиславич. И все-таки боярин беспокоился, как бы его жена не заскучала в глуши. Она уверяла его, что в заботах о хозяйстве и детях ей не до скуки, тем не менее он старался ее развлечь, для чего держал в Радимычах музыкантов, песельников и сказителей. Был у Любима и шут-карлик Ярема – весьма остроумный малый.

В один из летних вечеров боярин и боярыня сидели в открытой галерее, называемой на Руси гульбищем. Здесь же резвились дети, трехлетняя Агаша и двухлетний Илюша, за которыми приглядывали Боянка и мамка Милка. Ярема смешил всех присутствующих забавными песенками, а дударь Лепко играл на свирели.

В разгар веселья один из слуг боярина сообщил о страннике у ворот.

– Что за странник? – удивился Любим.

– Будто бы он родом из греческих земель.

– А он говорит по-русски?

– Говорит и по-нашему, и по-валашски 15 15 Валашский язык – язык волохов (валахов), являвшихся предками современных румын и молдаван. В основе этого языка лежит народная или, как ее еще называют, вульгарная латынь. .

– Впустите странника! – велел Любим. – Пущай он поест на кухне, а потом мы с ним потолкуем.

Как только слуга ушел, боярин проговорил с сомнением:

– Неужто странник и впрямь дошел к нам аж из греческих земель?

Ярема хихикнул:

– Так языком дойти можно не токмо из греческих земель, но даже из Рипейских гор, а то и вовсе из самого пекла.