Ирина Грицук-Галицкая - Александр Невский. Триста лет рабства

– Воинство Небесное придет тебе на помощь, когда будешь изнемогать, – заверил Пелгуй Александра.

Чудской воевода, используя суеверность Александра, хитростью хотел заставить его вступить в бой с Биргером. Столкнуть лбами новгородцев со шведами было в интересах чуди.

В одиннадцать утра дружина Александра с ватагами новгородцев напала на шведов. То, что миссия Биргера была мирной, говорит и то, что нападения никто не ожидал. Лагерь не охранялся. Люди не были вооружены.

В лагере шведов возникла паника.

Летописец описывает отвагу ушкуйников. Гаврила Олексич гнался на коне за маленьким принцем. Тот успел заскочить в ладью, а новгородец пустился за ним по мосткам. Шведы, защищая ребенка, столкнули Гаврилу с мостков вместе с конем в воду. Тот успешно выбрался из воды и вновь вступил в бой. Новгородец Сбыслав Якунович бился топором в гуще врагов, а отрок Савва подсек столп шатра, и тот упал. «После чего россияне возгласили победу, – пишет Карамзин, – и покинули поле сражения».

Судя по тому, что шведы после боя остались на ночь в этом злополучном месте и стали хоронить своих убитых, они не были обращены в бегство. Занимаясь похоронными делами, они уже не боялись нападения. Погрузив тела своих знатных людей в одни шнеки и раненых в другие, шведы отбыли восвояси, гадая, что же это было.

Это была вылазка, вероломное нападение Александра на шведское посольство, идущее с визитом в Новгород, разбойничье нападение на купцов Ганзы с целью грабежа.

Сам ярл Биргер убедился в том, что путь западных купцов на Новгород смертельно опасен. Этот набег Александра должен был осложнить дальнейшие торговые отношения Новгорода с Ганзой. После этой Невской битвы торговая столица Северо-Востока, Новгород, надолго потерял свою привлекательность для Запада.

Конфликт с соседями породил долгую войну, и эпизодами этой войны будут битва на Чудском озере, и Раковор, и Копорье…

За самовольство Александр понес наказание. Новгородцы изгнали его из города и указали «путь чист» в «низовскую» землю, куда Александр и отправился, затаив обиду на Новгород.

Прозвище «герой Невский» в ранних летописях не встречается, Александр везде именуется князем Новгородским или Великим князем Владимирским. Значит, это прозвище ему дали намного позднее, после смерти, когда у его московских потомков возникла потребность в героическом предке. Тогда в устах послушных летописцев разбойничий наскок Александра на шведское посольство в устье Ижоры превратилось в героическую Невскую битву, а князь получил благозвучное прозвище Невский.

Рано утром, когда новгородцы ещё спали, тяжело груженный обоз заскрипел ободьями о деревянную мостовую Новгорода. Князь Александр покинул место княжения, определенное ему отцом Ярославом.

Путь к «низовской» земле, к родному Переславлю лёгким не назовешь. Ладьи, груженые добром, шли по системе рек и волоков, используя физическую силу гребцов. Когда вышли к Волге, путь сделался легче, плыли по течению. Впереди были Тверь, где на княжении сидел родной брат Александра, Ярослав Ярославич. За Тверью – Углич, князь которого, Владимир Константинович, был участником битвы с Батыем на Сити. Потом Ярославль, где предстояло сменить ладьи на телеги.

По всему пути Александр видел пепел сгоревших изб, разоренные городища, запустение, безлюдье и человеческие останки… Впервые он столкнулся с большим числом калек и людей, потерявших рассудок. Одичавшие люди прятались по лесам, боясь приблизиться к проплывавшим мимо ладьям. Безумие русских глаз мерещилось Александру из-за каждого куста, из-за каждого холма. Вопли несчастных людей преследовали караван даже ночью. Впервые он увидел жестокие следы Батыева нашествия и ужаснулся. Он мог сравнить западную угрозу с угрозой южной. Выходило, что монголы были намного страшнее.

В Ярославле встали привалом. Там предстояло перевалить добро на повозки и идти до Переславля посуху. Князь Василий Всеволодович радушно встретил родственников. Александр с удивлением заметил, что Василий гораздо младше его, Александра, а расторопно хозяйствует в разоренном городе. Князю Василию в то лето тринадцать годов исполнилось, а брату его, Константину и того меньше, одиннадцать.

Такие молодые князья сидели на столах княжеских не только в Ярославле, но и в Ростове. Угличе, Белозерске. По всей «низовской» земле рано повзрослели сыны отцов, погибших в сражениях с Батыем. Они собирали людей, рассеянных по лесам, воздвигали свои города и села из пепла. На их плечах лежала задача обновить разоренное государство.

Тронуло ли сердце Александра эта всеобщая нужда, трудно сказать. Ведь до Новгорода Батый не дошел, и новгородцы войны с монголами не знали.

Пока гостили в Ярославле у радушного князя Василия, много было переговорено, о многом узнал Александр: как сражаются монголы, как быт свой строят, как раболепствуют перед буюруками 17 17 Буюрук – начальник, дословно – приказывающий /монг./. своими и ханами.

Когда новгородские гости засобирались дальше в путь, князь Василий отрядил свои подводы для их поклажи и возк идля матери Александра, княгини Феодосии, и непраздной жены его, Параскевы.

– От Ярославля до Ростова рукой подать, а там два поприща 18 18 Поприще – путевая мера и, вероятно, суточный переход, около 20 верст. В. И. Даль. до Переславля, – с улыбкой успокаивал ярославский князь Александра. И столько неподдельной доброты было во взгляде внука Константина Мудрого, что Александр почувствовал вину за Ситскую сечу, где погиб отец Василия, и за обезлюдевшую землю, и за изнасилованные души людей, но признаваться в этом не стал.

Уже чувствовалось дыхание осени, когда тяжело груженный новгородский обоз выехал за валы Ярославля-града.

Параскева в дороге занемогла. Она молча кусала губы, боясь признаться себе и хлопотливой няньке, что боль внизу живота не проходит, а только отпускает на краткий миг и вновь схватывает приступом.

Возок, в котором ехала княгиня, приспособили для лежания. Мягкая рухлядь 19 19 Мягкой рухлядью в древности звали меховые шкурки. , наваленная внутри возка, не давала ощущать дорожную тряску. И всё же Параскева чувствовала тревогу. Нянька, примостившаяся в ногах у княгини, полулежала, подоткнув свободную руку под голову, и тупо смотрела под ноги бегущей лошадки.

Боль становилась невыносимой, и Параскева, схватившись за живот, застонала глухим стоном, будто вырвавшимся из самой утробы. Нянька оживилась:

– Чего, голубушка? Никак схватки начались?!

– Нет, – сморщилась Параскева, – это так… Просто…

И застонала ещё громче.

Нянька выпрыгнула из возка, и её голос Параскева услышала уже далеко впереди.