Михаил Калашников - Обрывки памяти. Рассказы о войне

– Ну, не горячись, не горячись, – примирительно замахал на него Рябцев, – в бой с таким коленкором, как у тебя, нельзя идти. Надо на победу надеяться, а не то сгинешь.

Позиция, выбранная Смоленцевым, шла по краю невысокой песчаной дюны. Строчки индивидуальных ячеек перерезали дорогу под прямым углом в двух местах. Здесь батальон должен был дать бой, тем самым, давая возможность подальше уйти колоннам беженцев. И еще: они должны выиграть несколько часов времени, для того, чтобы там, в тылу, командование могло сколотить из масс, в беспорядке отступающих солдат, хоть сколько-то пригодные к обороне соединения. Об этом знал Смоленцев. Об этом знали командиры рот. Об этом смутно догадывались призванные из запаса солдаты вроде Рябцева. Но об этом не подозревали зеленые, необстрелянные бойцы Добровольческого батальона. Они не видели в прикрытии не одного артиллерийского орудия, в кустах не скрывались советские танки, а небо не могло похвастаться пестротою красных звезд на крыльях пролетающих самолетов. Оно попросту пустовало. Но молодые бойцы, вчерашние школьники, первокурсники техникумов и училищ, не обращали на это внимание. Они слепо верили в победу Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Эту уверенность им многие годы прививали, через прессу, фильмы, на занятиях по первоначальной военной подготовке. И лишь, развитый не по годам Шемякин, предугадал разворачивающуюся здесь историю.

Присев на одно колено, Христолюбов рыхлил лопатой мягкий песок и выбрасывал его на бруствер индивидуальной ячейки. Кто-то подошел к краю окопа. Приподняв голову, солдат увидел опустившуюся вниз пару запыленных сапог. На бруствере сидел Смоленцев и стучал тыльной стороной папиросы по краю коробки.

– Перекур, ребята, – по-простому объявил он, – сходитесь сюда – угощаю.

Солдаты из отделения Рябцева подошли к своему командиру батальона. Смоленцев раздал папиросы, некурящие присели просто так.

– Вот тут, мужики, и встретим фашиста, – сказал старший лейтенант, будто речь шла не о враге, а о каком-то обыкновенном случае, вроде встречи деревенского стада коров. – Вынудим, чтоб встали, как вкопанные, дождемся наших, небось, за подкреплением дело не станет, а там и повернем их мордами к Германии. Правильно я говорю?

– Так точно, товарищ старший лейтенант! – весело и в разнобой отвечали солдаты.

– Товарищ старший лейтенант, – после утихнувшего смеха сказал Христолюбов, – а тяжело человека убить?

– На войне – нет, – не задумавшись, ответил комбат. – Это то же самое, что первый раз попробовать женщину: ходишь потом наутро и все время думаешь об этом. Кстати, и то и другое делает тебя настоящим мужчиной. А сегодня, чувствую, все из вас мужиками станут.

– А те, кто уже был с женщиной? – спросил симпатяга по фамилии Бобров.

– Ну, те уж по всем статьям зачислятся! – ответил Смоленцев под общий хохот и хлопнул молодого ловеласа по плечу.

Нет, они, безусловно, становились мужчинами, и для этого не надо было выполнять условий, поставленных Смоленцевым. Мужчинами их делала смерть. И не только женская ласка оставалась ими не познана. Им не суждено было узнать счастья отцовства, чувства гордости за достижения своего ребенка, счастливой старости в окружении любящих внуков и заботливых детей. Смерть навсегда оставляла их молодыми…

После того, как личный состав батальона принял остатки сухих пайков на обед, Смоленцев собрал командиров рот и взводов на своем НП. Взводники вернулись с недолгого инструктажа с солдатскими сидорами в руках, и, в свою очередь, объявили сбор командирам отделений. Когда Рябцев возвратился к своему отделению, то принес две бутылки темно-зеленого стекла.

– Вот, бойцы, не чаял, что и нам придется когда-нибудь такой оружией воевать. Гутарют, будто в Испании франкисты наши танки этими штуковинами забрасывали. Ну, да как там было, я не ведаю, а только в Карелии, доводилось у белофиннов их отбирать. Еще и название им придумали – коктейль Молотова. Но вы это прозвище забудьте. По-нашему она зовется КС.

– А как эта бутылка действует, товарищ младший сержант? – спросил Шемякин.

– Принцип действия простой: кидаешь ее танку на вентиляционную решетку, она у него позади башни, горючка разливается и прожигает маслопроводы и патрубки. Все – танк обезврежен. Могешь еще в щель кидануть, откуда на тебя механик-водитель зырит, но бутылка навряд ли триплекс расколотит, однако ж, минут несколько обзор фашисту огнем закроешь.

– Да, не серьезная безделушка против танка-то, – как бы про себя протянул Шемякин.

– Ты мне тут провокацию не начинай! – почувствовав, куда может завести эта беседа, сердито выдал Рябцев.

– А кому бутылки полагаются? – осведомился Бобров.

– Одну, понятное дело, себе оставлю, как наиболее подготовленный среди вас красноармеец. А другую – Шемякину пожалую, кому ж еще-то? – с притворным почетом склонился Рябцев перед Шемякиным и протянул ему бутылку с КС, словно каравай хлеба на рушнике с вышивкой.

Солдаты дружно рассмеялись, а Шемякин, не терпевший над собою шуток, задал еще один интересующий его вопрос, отвлекая от своей личности дружеский смех:

– Товарищ младший сержант, а от чего же горючка загорится, когда я бутылку разобью?

– Про этот случай, там внутрь склянка положена. Вот бутылку расколотишь, и склянка эта разлетится вдребезги, а в ней самый запал и есть, от него и займется, – объяснил малограмотный Рябцев, как умел.

Шемякин поднес к глазам бутылку и сквозь зеленую муть разглядел тонкую продолговатую ампулку с белым фосфором, который, вступив в соединение с горючей смесью, моментально воспламенил бы ее.

– Воооздууух!!! – раздалось откуда-то со стороны третьей роты.

Солдаты разбежались каждый к своему окопу, и через десяток секунд песчаная дюна опустела. Самолет-разведчик пролетал над вымершими позициями. Красноармейцы жались к стенкам своих узеньких окопов и боялись, как бы снова на их головы не посыпались бомбы. Но больше всего тревоги было сейчас на сердце у Смоленцева. Он знал, что этот самолет не будет сбрасывать бомб, он здесь для другой цели. «Жди „гостей“, – говорил сам себе молодой комбат, вот черти грамотные, перед боем разведку с воздуха проводят, все честь по чести».

Дав над полем восемь или девять кругов, самолет удалился. Смоленцев велел передать по цепочке: из окопов не высовываться; приготовиться к бою.

Не успел стихнуть гул удаляющегося самолета, как на смену ему пришел новый рокот. На дороге и по обеим сторонам от нее показались пыльные шлейфы, вертикально поднимающиеся к небу. Вскоре, у основания этих столбов стали различаться черные точки. Воздух над ними сотрясался колеблющимися струями дизельных выхлопов. Людей не было видно ни позади машин, ни сбоку от них. Создавалось впечатление, что в бой идут одни лишь жуткие стальные чудовища, влекомые кем угодно, но только не людьми, так безлюдно казалось простирающееся поле боя.