Михаил Попов - Железный Хромец

В этом месте песни Тимур отчасти очнулся от своих уединенных размышлений. Ему показалось, что история, которую рассказывает дребезжащим голосом этот старик, имеет к нему непосредственное отношение.

Махмуд и Джамшид в конце концов проявили благоразумие. Понимая, что ни один не может победить другого, они решили помириться и даже побратались. Более того, чтобы закрепить братский союз, Махмуд и Джамшид женились на сестрах друг друга.

Закончив пение, касса-хан опустил свой дутар [23] Дутар – среднеазиатский двухструнный музыкальный инструмент. на колени и скромно потупился.

На несколько мгновений воцарилось молчаливое ожидание. Все присутствующие поняли подоплеку поведанной только что истории и не знали, понравится ли подоплека эта Хуссейну и Тимуру.

– Сам ли ты сочинил эту касыду? – нарушил молчание Хуссейн, его лицо все больше и больше наливалось светом удовлетворения.

– Нет, господин, сочинил ее Кабул-Шах.

– Кабул-Шах? – удивленно переспросил Тимур.

– Да, господин, именно он.

– Не тот ли это Кабул-Шах, что рожден был царевичем, чингисидом, но по своей воле стал дервишем, а потом поэтом?

– И снова ты прав, господин, – низко кланяясь, подтвердил касса-хан.

– Царевич – поэт? – вмешался в разговор Хуссейн. – Этого не может быть!

Певец развел руками, как бы показывая, что он не отвечает за поступки столь высокородных особ и ни в коем случае не берет на себя смелость их обсуждать.

– Но все равно, – все больше распаляясь, сказал Хуссейн, – он хорошо сочинил, а ты хорошо сделал, что решился спеть. Именно нам и именно сейчас. Я прав, брат мой Тимур?

Раскрасневшееся лицо обернулось к Тимуру, тот слегка улыбнулся и кивнул. У него уже состоялись два разговора с Хуссейном о необходимости его, Тимура, женитьбы на сестре эмира. Верный своему правилу не совершать необдуманных поступков, бывший владетель Кеша с ответом не спешил, находя каждый раз уважительные поводы для своей медлительности. Но более увиливать от прямого ответа было нельзя, это могло поставить под сомнение его дружбу с хозяином Балха. А этого он никак не мог допустить.

Итак, Тимур кивнул в ответ на возбужденный вопрос своего брата и сказал:

– Поэт всегда немного пророк, тем более поэт-дервиш. Счастливая сила вложила эту песнь в уста этого человека. Так подчинимся пророчеству.

После этих слов Хуссейн совершенно уже не скрывал своей радости, в порыве немыслимой щедрости он сорвал с пальца дорогое кольцо со смарагдом и протянул ее касса-хану:

– Возьми! Плохим вестникам принято рубить голову, ты же – вестник добрый, было бы нечестно тебя не отблагодарить.

Певец, преувеличенно кланяясь и бормоча непрерывные восхваления щедрости эмира, попятился к выходу.

Решено было немедленно отпраздновать столь счастливое событие. Откуда-то появился бурдюк вина. Хуссейн считал себя правоверным мусульманином, но в части винопития делал для себя и своих окружающих послабление. Тимур в годы своей молодости не употреблял горячительных напитков вообще и только в конце жизни позволил виноградному зелью завоевать некоторую власть над своей душой.

В этот раз он, отступая от своих правил, выпил несколько чаш. Так что когда он явился в свой шатер, в голове у него изрядно шумело.

Замотанные в одеяла дети спали в углу за полотняным пологом, Айгюль Гюзель сидела подле них, стоявший рядом с ней глиняный светильник слегка потрескивал и чадил.

Тимур сел в ногах ложа, на котором спали его сыновья. Айгюль Гюзель почувствовала, что муж сейчас скажет ей что-то очень важное. Она сидела, положив руки на колени и опустив подбородок на грудь.

«Как будто ожидает приговора», – подумал Тимур и сказал:

– Завтра ты с сыновьями уедешь в Самарканд. К моей сестре.

Сказав это, он подумал, что пророчество Кабул-Шаха его женитьбой на сестре Хуссейна будет выполнено не полностью. Он-то женится на молоденькой красотке Улджай Туркан-ага, но вот захочет ли Хуссейн взять в жены его не первой молодости сестрицу Кутлуг Туркан-ага? Мысль эта заставила его расхохотаться.

– Ты очень рад, что берешь в жены сестру Хуссейна? – тихо спросила Айгюль Гюзель. В ответ Тимур только потрепал ее по плечу, ему лень было разговаривать на эту тему, да и не чувствовал он никакой нужды в этом.

– Почему ты все время оглядываешься, Захир?

Захир осторожно оглянулся, остановившись у шатра брадобрея и делая вид, что поражен блеском его мастерства. Ибрагим навис над ним, дыша в затылок.

– Объясни же, что происходит, я, клянусь знаменосцем пророка, перестал тебя понимать.

– А я клянусь не только знаменосцем, но и его знаменем и говорю при этом – за нами следят.

– Следят?

– С того самого момента, как мы вышли из ворот караван-сарая [24] Караван-сарай – гостиница (постоялый двор) для проезжих торговых людей на дорогах и в городах Востока, Средней Азии, Закавказья. . Одного я разглядел очень хорошо.

Брадобрей, собирая остатки пены с великолепно выбритой головы своего клиента, сделал двум шепчущимся молодым джигитам приглашающий жест. Но сделал он его бритвой, так что когда Захир и Ибрагим отошли от его шатра, могло показаться, что они испугались.

Хивинский базар закипал, как огромный котел с похлебкой.

Меланхолически покачиваясь, входили в его многочисленные ворота вереницы верблюдов, увешанные полосатыми тюками. Погонщики истошно кричали, размахивали длинными палками, предупреждая об опасности зазевавшихся пешеходов. Скрипели высоченными деревянными колесами многочисленные арбы – это приехали с товаром жители окрестных поселков. Топтались, сбившись в кучу, небольшие отары баранов, облаиваемые собаками. Облезлый ишак оглашал воздух дикими воплями, за что-то – видимо, за упрямство – избиваемый своим хозяином. Из многочисленных харчевен валил пар, их хозяева разожгли огонь под котлами еще на рассвете. И повсюду можно было видеть стражников в одинаковых синих халатах с длинными копьями в руках. Они, зевая, бродили вдоль торговых рядов, лениво отвечая на приветствия знакомых торговцев.

На первый взгляд могло показаться, что затеряться в этой разноцветной и разношерстной толпе не слишком тяжело, но Захир с Ибрагимом знали, что на самом деле сделать это, когда за тобой следят, если не невозможно, то чрезвычайно трудно. Главную опасность представляли собой не заспанные и жадные носители синих халатов. Владетель Хорезма Текель-багатур в целях борьбы с набирающим силу движением сербедаров наводнил города своими лазутчиками. А они, понятное дело, никаких отличительных знаков не носили. Один из них мог сейчас идти сзади в каких-нибудь двух шагах, присматриваясь к каждому движению тех, за кем ему поручено следить.