Петр Мохирев - По велению души

С утра, по подмороженному снегу нарты бойко катились и поскрипывали, к обеду становилось теплее и нарты катились по дороге тихо, если тропинка шла на подъём, всем приходилось упираться, если же вниз под склон, можно и расслабиться, выпрямить спины. В основном же местность шла ровная. Молча делая своё дело, Феврусья вспоминала всю свою жизнь, она и не напрягалась вспоминать, не морщила лоб, картины из пройденной за сорок лет жизни сами возникали перед глазами, то из детской, то из взрослой. Вспоминалось и хорошее, и плохое, наверное потому, что загружены были лишь мышцы тела, а мозг был свободен.

Феврусья родилась в семье зажиточного купца второй гильдии Александра Ивановича Кобелева в 1907 году, в деревне Малая Уса, что не Урале, в Пермской губернии. Отец весьма успешно торговал мануфактурой и даже сумел сохранить кой – какие остатки былой роскоши после страшных разрушений опустошительной революции и гражданской войны. Замуж она вышла в пятнадцать лет, за очень бедного деревенского парня – Харлампия. Тот был высоким, симпатичным и уж очень весёлым. Бывало на вечёрках, что спеть, что сплясать, что прибаутку какую рассказать, везде Харлампий первый. Отец любил Феврусью и никак её не хотел отпускать за Харлампия.

– Дочка, да посмотри какой он бедный, ведь ничего за душой у него нету, как жить-то будете, чем семью кормить? Не пущу за этого босяка. Его семья за всю свою жизнь и пшеничного хлеба то поди не едала.

Феврусья расплакалась.

– Тятя, да он самый лучший, самый хороший в деревне, а не отпустите, так с мирянином Митькой убегу из дому.

Семья Александра Ивановича крепко держалась православной веры и в мирскую семью отпускать дочь, значило бы совсем погубить её душу, да и не мог долго противиться отец желанию любимой дочери, тем более в таком важном для неё вопросе, как замужество, так и вышла Феврусья за Харлампия. Невесту к жениху везли на разнаряженной тройке, что было в те времена в деревне большой редкостью, а на свадьбе бабки, глядя на невесту, шептались между собой – «какая же она молоденькая, да бастенькая». Жили бедно, едва сводя концы с концами, в деревне Аманиева, Елововского района, Харлампий больше работал в наёмниках – выделывал кожи, ухаживал за скотиной, заготавливал дрова и сено, хорошо обращался с топором – деревенскую работу он всю умел делать, по жизни он оказался не только весёлым, но и несколько беспечным, любил и за юбками бегать. Феврусья занималась домашним хозяйством, да рожала и воспитывала детей.

А тут началась коллективизация, власти стали организовывать колхозы, с рёвом, с бабьими слезами всех деревенских гнали в колхоз. Не соглашающихся идти добровольно, загоняли силой, кто убегал – ловили и снова возвращали в колхоз. Старики сразу сказали, что грех это большой в колхоз идти, от Сатаны это всё. И Харлампий с Феврусьей, с маленькой, полуторагодовалой дочкой Феней, в 1927 году ушли далеко-далеко в тайгу, в Томскую область, в деревню Кондратовку, что стояла на речке Еловой, очень уж рыбная была та речка, как поедут вечером ботать мужики, так по десятку крупных щук на брата везут. Вроде и речка спокойная, не быстрая, но сильно уж разливалась она в половодье, тогда с деревни никуда нельзя было выйти, только на лодке, бывало, что и деревню подтапливало, тогда всеми семьями на чердаках, да на плотах отсиживались вместе со скотиной. Деревня стояла далеко в тайге, и на сто вёрст в округе не было ни одной живой души человеческой, да и какая это была деревня, всего-то четыре дома, зато семьи были большие, многодетные. Жили здесь староверы, жили добротно, зажиточно, у всех на дворах было по две-три коровы, у некоторых ещё и лошади, много косили сена, много саживали в огородах, даже хлеба растили на полях, и не было им ни какого дела до проблем с организацией колхозов. Но и тут осесть не пришлось. Узнали власти про лесной хутор, про зажиточных староверов и пришёл туда вооружённый отряд из восьми человек. Все в простенькой повседневной одежде, представились работягами какой-то там экспедиции и попросились переночевать. У русских тогда так принято было, не отказывать нуждающимся в кровле. Всё высмотрели, всё узнали переодевшиеся милиционеры, что им нужно было, и утром всех жителей повязали, никому не удалось уйти из деревни. Всех крестьян арестовали, раскулачили, имущество их описали, а самих в сопровождении охраны, вместе со всем конфискованным имуществом и скотиной, повезли в район. Не арестовали только семью Харлампия, не за что было, так как у них с Феврусьей ничего не было за душой, Харлампий работал наёмным работником. Так и не стало таёжной деревеньки Кондратовка со свободолюбивыми отшельниками – староверами, живущими своим трудом. Описанное имущество отправили затем из районного центра в сопровождении Харлампия в деревню Сушняки, его и поставили там председателем колхоза. Как бы далеко не убегали от колхоза, всё равно в нём оказались.

Из далёких воспоминаний Феврусью в реальную жизнь вернула Ирка, она стояла посреди тропинки и хныкала.

– Мама, у меня ноги устали, я отдохнуть хочу.

– Надо идти доченька, опять ведь заполночь придём.

– Мама, я есть хочу.

– Ладно, остановимся, отдохнём немножко.

Она крикнула впереди идущим парням, те остановились и все расселись на нарты передохнуть. Феврусья достала из мешка свёрток и раздала всем по варёной картошке и куску ржаного хлеба, вода в бутылке была очень холодной, поэтому пили по глотку. Снова хныкала Иринка.

– Мама, далеко ещё, у меня ноги сильно-сильно устали.

– Надо идти до избушки, до станка, здесь же не будем ночевать. – Ванька поднял голову и добавил.

– Ты нас Ирка только тормозишь, мы вот пока отдыхаем, ты бы вперёд бежала и бежала, всё равно ведь скоро догоним.

Шли уже шестой день. Ночевали, где придётся, то в охотничьей избушке, то в бане брошенной всеми деревни, то в деревушке, кто на ночлег пустит. Расстояние между станками было около тридцати километров, где-то конечно побольше, где-то поменьше. Хорошо, что тропинка была накатана лыжами и натоптана ногами, иначе бы семья не успевала проходить за день такие расстояния. Тропинка шла на север, точнее на северо-восток, всё по лесу, петляя между деревьями и обходя огромные, занесённые снегом валёжины и кусты, пригнувшиеся к земле под тяжестью осевшего на них снега. Иногда дорога пересекала ручьи, и нарты приходилось осторожно спускать, затем, напрягая все силы, вытаскивать на подъём. Когда направление дороги и ручья совпадало, она шла прямо по льду, занесённому снегом, вдоль крутых, заросших кустарником берегов. По льду было идти легче, не надо огибать деревья и кусты, не надо бояться пружинивших и больно бьющих веток кустов, вылетающих от впереди идущего ходока. Дорогу пересекало много следов, судя по ним, здесь в изобилии водились лиса, заяц, белка, соболь, горностай. Белку можно было даже увидеть, когда её вспугивали подошедшие вплотную люди, при этом она пугалась и, громко цокая, быстро взбегала по стволу дерева и молча смотрела на тех, кто её так неожиданно потревожил. Иногда вспугивали рябчиков, те частенько прятались от морозов в снегу и, услыхав подходивших людей, шумно вылетали из снега и рассаживались вблизи на ветки деревьев. Ванька, шедший первым, хватал первые попавшиеся под руку сухие ветки, сучья и кидал ими в лесных птиц, чем пугал их ещё больше и те улетали и прятались так, что их больше уже и не было видно.

Читать дальше