Петр Мохирев - По велению души

– А мы бы его никуда и не увозили, избушка есть, дрова тоже, вот и жили бы здесь, варили бы мясо и ели, варили и ели, пока бы всё не съели, вот бы наелись, наверное на целый год.

Вскоре из-за двери послышался голос матери.

– Ребятишки идите, чай пить пора.

Мать вытащила из тряпок икону, установила её на столе, потом всей семьёй, выстроившись в ряд, дружно помолились и попросили благословления на дальнейшую дорогу. Феврусья сварила в котелке ячменевую кашу, её и хватило-то по две ложки, но всё-таки это была еда перед дальней дорогой, на одной мороженой картошке далеко не уйдёшь. У Ирки за ночь ноги разболелись ещё больше, опухли в стопах, и она едва-едва передвигалась по избушке. Когда пили чай, мать внимательно посмотрела на дочь и спросила.

– Ира, ты не побоишься здесь, в избушке одна остаться?

– А кто меня отсюда заберёт?

– Завтра придёт дядька Василий и привезёт тебя к нам, в Суханово на санках.

– И мне не надо будет сегодня идти по дороге?

– Не надо.

– Ур-ра, мне сегодня идти не надо будет.

Ванька не выдержал.

– Мам, ты чего?

– Она идти совсем не может, посмотри, как у неё ноги распухли, а довезти её у нас сил не хватит, снега много за ночь выпало, дай Бог, чтобы хоть без неё дотащиться к ночи. Василия попрошу, он налегке завтра нам её привезёт. Дров ей оставим, воды тоже, несколько картошек сварю.

Все внимательно уставились на Ирку.

– Я не могу идти, правда, я лучше здесь останусь, я весь день лежать буду.

И снова дорога. Ветер днём усилился и бил колючими снежинками в открытые лица. Нарты уже не скрипели, они тихо катились, загребая передом слои нападавшего за ночь снега, первым нартам было тяжелее, вторые катились уже по протоптанному следу. Феврусья читала молитвы про себя, они успокаивали и давали надежду на лучшее. Сзади сопел и кашлял Сашка, хоть мать и перевязывала его своим стареньким тёплым платком поверх одежды, да видать не уберегла в дороге малого, простудила. Господь даст, так доберёмся сегодня до Василия, там отдохнём с дороги, в бане напаримся и Ирку с Сашкой подлечим. Она и сама не ожидала, что дорога такой тяжёлой окажется, ведь ходят всю зиму люди по ней и ничего, никто тут не замёрз, все дошли до места. Это видать за грехи наши нас Господь наказывает, а может не наказывает, а испытания нам посылает, стойкость нашей веры проверяет, ничего, мы выдержим, мы всё выдержим, с какими бы трудностями не столкнулись. От обиды на судьбу и за то, что пришлось пережить её детям, у неё по щекам снова покатились крупные слезинки, ну почему он от нас пошёл на эту проклятую войну, ведь наши уже в Германии были, война заканчивалась, ну зачем он пошёл, она никак не могла этого понять своим простым женским умом. Такая большая семья осталась, хватит ли у неё сил всех поднять, одна надежда на Господа и она снова стала читать про себя молитвы, с ещё большим усердием.

Потом её мысли плавно улетели к своим старшим дочерям – Фене и Зинаиде, живущим уже самостоятельно. Сильно им досталось во время войны, да не им одним, все самые тяжёлые работы легли на бабаские хрупкие плечи, в колхозе всего трое мужиков оставалось, хромых да старых и мужиками-то их уже не назовёшь. Потом уже, в конце войны, Феню поставили заготовителем от районного центра Тегульдет, ходила по деревням и принимала кожу, у охотников пушнину, тут же и рассчитывала всех. А Зину каждую зиму направляли от колхоза вместе с лошадью на заготовку леса. Её ещё в шестнадцать лет сватали двое парней, да не пошла она за них, видать не приглянулись. Сейчас она в деревне уважаемый человек – работает счетоводом в колхозе, всё-таки четыре класса образования пригодились, только колхоз уж сильно бедный, люди начали разбегаться, кто в Жарки, кто в Кусташки. А тут ещё у Фени беда случилась, сразу после войны уже, пока она ездила по деревням, с её склада, что рядом с домом стоял, исчезло семьсот килограмм ржи, десять кулей. Вся деревня была голодная, семьями вымирали, ну и залез кто-то по-тихому, снизу половицы выдавили и залезли. Как только заявила Феня о пропаже, её сразу же арестовали, трое суток держали под арестом, каждый день её допрашивал следователь, пистолетом в лицо тыкал и всё допытывался, куда мешки с рожью подевала. Дело в том, что в то время по тайге пять мужиков бегало – дезертиров, и их никак не могли поймать, вот и искали, кто из местного населения их подкармливает. Феня на допросах сначала плакала и молчала, потом же не выдержала и накричала на следователя, что мол, она сейчас беременная и муж у неё только что пришёл с фронта старшиной, с орденами и медалями и он ещё отомстит за неё. Через три дня её выпустили, только до сих пор всё таскают и спрашивают про зерно, хотя и дезертиров тех поймали уже и расстреляли давно. И чем теперь дело закончится, одному Господу известно, надо почаще Феню в молитвах поминать.

К Суханово подошли поздно, когда совсем стемнело, из редких окон виднелся слабый свет керосиновых ламп. Да, пообнищали люди, керосину нет, лая собак не слышно, перевелись видать и собаки в деревнях, зато дым поднимался над печными трубами в каждом дому, к вечеру подмораживало и все хозяева на ночь протапливали в домах печи.

Встречать их вышел Василий, родной брат Харлампия, младший, он сначала расцеловал всех ребятишек и Феврусью, потом споро начал разгружать нарты и заносить весь скарб в ограду. Ребятишки устало свалились на ступеньки крыльца, молча за ним наблюдая, Юрка тихо произнёс.

– Неужели мы дошли.

Мать обеспокоенно посмотрела на Василия.

– Все ребятишки сильно устали, Сашку кашель забивает, нам бы горячую баню.

– Да в бане тепло, мы её сегодня топили, сейчас только дровишек подброшу, воды наношу, и можете мыться.

– И ещё, мы Ирку оставили в охотничьей избушке, обезножила она, не смогла идти с нами, тебе придётся за ней сходить.

– Как же так-то у вас получилось, как же вы её там одну оставили, да она изревётся там вся. Конечно схожу, налегке-то что, иди да иди, утром пораньше встану, вон как подмораживает на улице, на санках и привезу.

Через два дня вся Феврусьина семья, чистая и отдохнувшая, сидела вместе с домочадцами, своими двоюродными братьями и сёстрами. Дальнейшая дорога их сильно не пугала, они знали, что большую часть пути уже прошли, хозяин же дома, Василий Савельевич был сильно встревожен.

– Как же ты Феврусья решилась на такую дальнюю, опасную дорогу, да ещё с маленькими детьми, ведь не дойдёте же вы?

– Мне их и там не прокормить было, на одной мёрзлой картошке жили, когда Харлампий живой был, хоть маленько полегче было.

– Вечная память ему, трое нас из семьи уходило на фронт, а вернулся я один. Отец остался лежать в украинской земле и вот Харлампий в Германии. Пойми Феврусья, самое трудное время мы прожили, когда всё отдавали фронту. Сейчас с каждым годом будет всё легче и легче, сейчас все силы кинем, чтобы быстрее хозяйство в стране поднять, все колхозы оживут. А ты уходишь куда-то в тайгу, жить там вам негде, работать тоже.