Вадим Хачиков - Дорогие гости Пятигорска. Пушкин, Лермонтов, Толстой

Так, эпизод, случившийся сразу же после приезда, находим в воспоминаниях врача Евстафия Петровича Рудыковского, сопровождавшего в поездке на Кавказ семью генерала. Всем приезжающим на курорт полагалось представить коменданту поселения краткие сведения о себе, которые записывались в специальную книгу. Сделать записи в этой книге вызвался Пушкин. Рудыковский вспоминал, что Александр Сергеевич, делал их с хохотом, сидя во дворе, на куче бревен.

На следующий день, встретившись с местным врачом, Евстафий Петрович услышал от того: «Вы лейб-медик?». Рудыковский ответил, что нет. «Как не лейб-медик? – удивился местный коллега. – Вы так записаны в книге коменданта; бегите к нему, из этого могут выйти дурные последствия». Действительно, у Рудыковского могли быть серьезные неприятности. Ведь лейб-медик – это личный врач российского императора, должность чрезвычайно высокая. Евстафия Петровича могли объявить самозванцем и строго наказать. С трудом ему удалось убедить коменданта в своей непричастности к записи.

Делая ее, Пушкин, конечно же, не хотел доставить доктору неприятность, просто ему показалось забавным придать скромному медику столь высокий статус. Он, кстати, и себя не пощадил. Уже имея классный чин, полученный при выходе из Царскосельского лицея, записал себя недорослем, то есть дворянином, не достигшим совершеннолетия и еще не вступившим в государственную службу. На таких обычно смотрели, как на лентяев и оболтусов. Впрочем, Пушкину это было безразлично. Получив во время этой поездки свободу от многих условностей петербургской жизни поэт, которому уже стукнуло двадцать лет, вел себя, как расшалившийся мальчишка и вполне мог со стороны показаться недорослем. Он наслаждался возможностью жить без правил в этом полудиком романтическом краю.

Как протекала жизнь приезжих, рассказывают письма генерала Раевского старшей дочери Екатерине: « 13 июня.Я расположил свою жизнь следующим образом: встаю в 5 часов, иду купаться, возвратясь через час, пью кофий, читаю, гуляю, обедаю в 1-м часу, опять читаю, гуляю, купаюсь, в 7-ом часу пьем чай, опять гуляем и ложимся спать… 29 июня.Жизнь наша та же: ходим, спим, пьем, купаемся, играем в карты, словом, кое-как убиваем время. Нынче Петров день, вечером будет маленький фейерверк».

Надо полагать, Пушкина это размеренное курортное бытие не устраивало. Конечно, он вместе с семейством генерала принимал ванны, обедал, пил чай, и может, быть, даже гулял иногда, неторопливо и степенно. Но вообще-то «мальчишке-недорослю» хотелось больше ходить, ездить, смотреть, узнавать! Ведь он впервые попал в этот удивительный мир, где все было так не похоже на чопорный холодный Петербург, в котором он провел большую часть своего детства и юности.

Здесь каждый день можно было любоваться удивительной панорамой снежных гор на горизонте, иногда ясных и сверкающих в солнечных лучах, но чаще полускрытых облаками и, словно бы, парящих над землей. Порою, особенно на восходе солнца, они сами напоминали неподвижные разноцветные облака. Вокруг поселения – то совсем рядом, то в некотором отдалении – поражали взор причудливые очертания зеленых гор, кое-где тронутые серыми пятнами скал и осыпей.

А как интересно были наблюдать за жизнью небольшого курортного поселения, приютившегося в ладонях машукских отрогов! Генерал Раевский в своем письме рисует картинку, которую мог наблюдать и Пушкин: «… часто прихожу пользоваться… видом наиприятнейших гор и забавным сего селения и жителей, карикатурных экипажей, пестроты одеяний; смесь калмыков, черкес, татар, здешних казаков – все это движется, встречается, расходится, сходится».

Публика, заполнявшая улицы курортного поселения, поэта, конечно, тоже интересовала, но во вторую очередь. Главными для него были, конечно, те впечатления, которые в избытке давали ему и этот романтический край с его удивительной природой, и полудикое существование обитателей поселения. «…эта жизнь вольная, заманчивая и совсем непохожая на прежнюю, эта новость и нечаянность впечатлений, жизнь в кибитках и палатках, разнообразные прогулки, ночи под открытым южным небом, и кругом причудливые картины гор, новые невиданные племена, аулы, сакли и верблюды, лихая вольность горских черкесов, а в нескольких часах пути жестокая война с громким именем Ермолов, – все это должно было чрезвычайно как нравиться молодому Пушкину» – писал первый биограф поэта П. И. Бартенев.

Нам, конечно же, интересно знать, где побывал Пушкин, находясь в наших краях, что увидел в тогдашнем Горячеводском поселении и его окрестностях. Для этого следует пройти его путями. Единственная дорога, на Воды из крепости Святого Георгия (ныне город Георгиевск) шла по левому берегу Подкумка, то вблизи русла реки, то отдаляясь от него, если на пути встречались препятствия. Одно из них в виде нагромождения скал ожидало путешественников у южной подошвы Машука. Позднее, по указанию генерала Ермолова, путь среди этих скал был расчищен. Но, пока это не было сделано, всем, направлявшимся на Воды, приходилось делать порядочный крюк, огибая гору с севера. Россияне, направлявшиеся на Воды, вынуждены были двигаться мимо двух небольших соленых озер, направляясь к перемычке, соединяющей Машук и Бештау, Только преодолев ее, они могли вновь спуститься в долину Подкумка. Здесь древняя дорога раздваивалась. Основная ее ветвь, ведущая в Константиногорскую крепость и далее, на Кислые Воды, возвращалась к реке. Другая, так сказать, местного значения, поворачивала к источникам горы Горячей. Она в дальнейшем сделалась главной магистралью нарождавшегося города, а ее ответвления – удобными путями к источникам Горячей горы.

Место, где должен был родиться Пятигорск, удобным не назовешь. Кругом разной крутизны склоны и скаты, овраги и обрывы, которые приходилось одолевать, и не без труда, первым посетителям Вод. Самое большое препятствие на пути к минеральным источникам и первым ваннам представляли склоны горы Горячей. Даже сегодня, при наличии вполне благоустроенных подходов, чтобы подняться на ее вершину, требуются определенные усилия. А каково же было делать это в ту пору, когда там не существовало ни лестниц, ни дорог, ни даже мало-мальски удобных тропинок.

Люди, приехавшие пользоваться ими, купались в примитивном, выбитом прямо в скалах, бассейне, над которым не было даже навеса, защищающего от дождя и палящих солнечных лучей. Стараниями командира егерского полка, стоявшего в Константиногорской крепости, генерала Лихачева, был сделан первый шаг к обустройству будущего курорта – егеря соорудили над бассейном примитивную купальню и проложили к ней деревянную лестницу. Ее можно увидеть на акварели художника Е. Корнеева, сделанной в 1803 году. Изображенная на ней Горячеводская долина еще пустынна, лишь кое-где стоят жалкие мазанки и кибитки, а лестница на гору Горячую уже есть! Но, конечно, она не могла удовлетворить ни больных, ни администрацию курорта. И потому, как только появилась некая сумма, пожертвованная Кавказским Водам в благодарность за исцеление астраханским купцом Федоровым, ее использовали для устройства удобных путей на вершину горы Горячей. В 1814 году, появилось первое шоссе на Горячую гору. На его строительстве использовали пленных поляков, воевавших в армии Наполеона и сосланных за это на Кавказ. Поначалу этот путь играл очень важную роль, поскольку он давал единственную возможность подъехать к ваннам в экипаже, а это было крайне необходимо людям пожилым, ослабленным, скрученным ревматизмом или страдающим от тяжелых ран. Но к моменту приезда Раевских с Пушкиным появилась еще одна экипажная дорога наверх.