Лейла Салем - Два брата: век опричнины

– Княже, отпусти человека, невинного пред тобою, ибо по неразумению своему он исполнил волю того, кто до сих пор пребывает в покое.

– О чем ты говоришь, женщина? – воскликнул князь и рывком притянул ее к себе, сквозь толстую материю ее одежды он почувствовал все еще упругое молодое тело и кровь с новой силой взыграла в его сосудах: «Ах, молодка, коли ты бы не была замужем…», подумал он, а вслух спросил. – Не хочешь ли ты спасти мужа своего? Именно за этим ты и пришла сюда, верное?

Прасковья вскинула голову, гордо оглядела собравшихся и тут ее взор упал на Андрея, который не видел ее, но слышал ее голос, и от этого самого голоса ему стало не по себе, не думал он, что тайна так скоро станет явью.

– Да, я желаю спасти мужа своего от рук палача, но предупреждаю, что всякое слово, что вы услышате из уст моих – то правда, и в доказательство я целую крест сей, – она вытащила из-за пазухи большой серебрянный крес и поцеловала его в знак того, что будет говорить лишь правду.

Никита Федорович уселся обратно на скамью и не моргая, глядел на красавицу, которая еще раз взглянула на Андрея и прокричала:

– Ты можешь убить меня, княже, можешь в монастырь отправить, ибо жизнь моя после надругательств кончилась, но правда: горькая аль нет, должна долететь до слуха твоего.

– Говори, чего медлишь, – раздраженно спросил князь.

Прасковья указала пальцем на его сына и сказала:

– Вот он, твой сын родной, причина мытарства наших и горя, обрушевшегося на наш дом, – и на одном дыхании, ни разу не запнувшись, рассказала о случившемся, показала мешочек с деньгами, что подарил им тогда Андрей перед дерзким замыслом.

– Как видишь, княже, – закончила она, – не виноват Иван Семенович перед тобой, он лишь покорно исполнил волю сына твоего.

– Ты говоришь, что твой супруг послал тятя о указанию моего Андрея? – неуверенным, каким-то чужим голосом вопросил Никита Федорович, он старался выглядеть спокойным и уверенным, однако все внутри у него кипело.

– Да.

Князь встал и деревянными ногами заходил по камере, на миг он остановился перед Иваном Семеновичем, который до сих пор вздрагивал от рыданий и радости при виде жены своей. Он приказал Путяте освободить купца, и когда приказ был исполнен, Прасковья бросилась в объятия мужа и крепко прижала его к груди, тот еле удержался на ногах, и если бы не руки Прасковьи, то он бы упал прямо на ледяной пол.

Никита Федорович какое-то время стоял в нерешительности, глядя в одну точку. Было заметно по его лицу, что его тяготили какие-то думы, о которых он не решался никому говорить. Наконец, взяв себя в руки, как это бывало всегда, князь подошел к Андрею и слегка пнул его ногой. Юноша приоткрыл глаза и блуждающим взором огляделся вокруг, сознание постепенно стало возвращаться к нему и он вспомнил, где находится и для чего. Вдруг его глаза приметили Прасковью и крик отчаяния вырвался у него из груди, но это так ему показалось, на самом же деле присутствующие уловили лишь хриплый стон из его уст.

– Вставай, сыне, поедим на прогулку подышать свежим воздухом, – сказал ему Никита Федорович, а потом обернулся к Путяте и приказал, – тащи этого щенка за мной да поживее!

– А с этими что делать? – спросил «медведь», махнув в сторону купеческой четы.

– Пусть Петруха выведет их отсюда да прикажет убираться во свояси. Видеть их не желаю!

Иван Семенович глянул на жену и впервые за все время на его лие показалась какая-то замученная, но счастливая улыбка, но Прасковья совсем опечалилась, лицом осунулась, щеки некогда румяные, побледнели. Поддерживая мужа, она следом за Петром вышла наружу, свежий воздух обдал ее лицо, голубое небо раскрылось над головой, рой ласточек пролетели над головой и скрылись за ветвями дерева. Но ничего она того не замечала, в душе было пусто и горько, и даже спасенный муж, так ласково гладивший ее руку, не смог закрыть пропасть, в которую она упала. Взглянув на Ивана Семеновича, Прасковья водрузила на его шею крест, ярко брестевший на солнце, и вдруг взор ее прекрасных глаз потух, качнувшись, она безжизненно рухнула на земь, распластав руки на мягкой траве.

Иван Семенович сел подле тела жены и тихо заплакал: ушла та, которую он любил пуще жизни, теперь у него не осталось ничего: ни дома, ни семьи, ни даже здоровья. Станет он каликой перехожим, будет ходить по городам да селам, милостыню просить. Русский народ добрый, всегда подаст чего-нибудь, а потом после скитаний можно поддаться в монастырь да подстричься в монахи, так и закончить свою жизнь.

Всадники въехали в рощу, что за каменной оградой Москвы, мимо которой текла полноводная река. Мир утопал в тишине и благоденствии, ветерок, что дул с севера, легко качал ветви ивы, спускавшиеся к самой воде. Певчие птички с веселым щебетом перелетали в ветки на ветку, радуясь наступившему теплу и лучам солнца. Стоял май, предвещавший в этом году жаркое лето, наполненное погожими днями и душными ночами. Мухи лениво жужжа, летали над головами людей в шапках, по лицам которых обильно струился пот. Никита Федорович быстро спешился, велев Путяте стреножить лошадей и пустить их отведать сочной травки. Уставшие от долгой скачки животные, весело встряхнули головами и спустились к берегу, дабы напиться воды.

Князь уселся на седло и блаженно потянулся, хрустя суставами: время не пощадило и его. Раньше, еще в молодости, он мог целый день не слезать с коня, теперь же былая сила ушла, сменившись усталостью и грехами, что тяжким грузом легли на его широкие плечи. Он взглянул на старшего сына, который покорно стоял перед ним, опустив руки. Орнамент на его терлике переливался в лучах солнца, а большие глаза смотрели покорно и настороженно. Невольно Никита Федорович залюбовался Андреем, с гордостью выделяя его красивое, слегка округлое лицо, статное тело, волнистые русые волосы, особенно поражали в юноше глаза – такие глубокие, такие красивые, что в них хотелось смотреть снова и снова, Александр со своим хитрым прищуром уступал в привлекательности брату.

Но князь не был бы назначен самим царем опричником, если бы подавил в себе гнев и жестокость по отношению ко всякому живому существу. Так и сейчас, вспомнив, зачем приехали сюда, он наклонился вперед и, глядя на сына строгим взглядом, спросил:

– Догадываешься, сыне, почто мы прибыли сюда аль нет?

Андрей отрицательно мотнул головой, хотя нехорошее предчувствие еще в самой Москве закралось в его душу.

– Ах, недогадливый ты наш, ну да ладно, пытать загадками не стану, коль не знаешь. Только ты взгляни мне в лицо, очи свои в пол не опускай, чай, не девица-затворница, а муж государственный. Хочу поведать тебе притчу о моей юности. Слушай и внимай. Когда-то, давно еще, будучи отроком неразумным, я услыхал от отца слово мудрое, в нем говорилось о заповеди Божьей, кои должны почитать православные, так вот, эта заповедь гласила: «Почитай отца твоего и мать, да будешь благословен на земле и долголетен».