Лейла Салем - Два брата: век опричнины

– Экие вы, непутевые! Ничего сами делать не можете. Ну уж ладно, я сам поеду туда, – он обернулся к сыну и приказал. – И ты последуешь за мной, только язык за зубами покрепче держи.

В воздух поднялся целый рой пыли: пять гнедых коней галопом помчались в сторону московской темницы, что находилось сразу за Лобным местом. Подлетев на полном скаку к мрачным воротам здания, построенного из необтесанного камня, Никита Федорович первым спрыгнул за землю и быстрым шагом направился к тяжелой деревянной двери, Путята, Петр и Василий ринулись за ним следом. Лишь один Андрей не спеша слез с лошади и пригладил его гриву – любил он коня своего, потому берег и никогда не стегал. Еще раз помедлив, словно боясь подходить даже на шаг к темнице, юноша коснулся бока отцова коня и увидел белый след, оставленный розгой. Конь от прикосновения по больному месту слегка вздрогнул, судорога пробежала по всему телу.

– Успокойся, я не сделаю тебе худо. Бедненький, больно тебе, – Андрей ласково, точно ребенка, погладил гнедого и тот, почувствовав непривычную доброту и ласку из рук человеческих, взглянул на молодца преданными глазами.

Из дверей донесся нетерпеливый голос Никиты Федоровича:

– Андрей, почто стоишь аки истукан у ворот, живо следуй за нами.

– Мне следует идти, видишь, и я не могу ослушаться, – тихим голосом сказал юноша коню и пожал плечами.

Двое стражников указали Андрею путь, и он ступил следом за отцом по длинному темному коридору. Все это место наводило ужас и скованность на каждого, кто впервые входил сюда. Туннель, представляющий собой сплетение коридоров под низким сводчатым потолком, который словно давил на голову, узкие каменные ступени, ведущие вниз в подземелье, тусклый свет факелов, в свете которых предметы казались красными, лязг оружий и цепей, крики, доносившиеся из дальних камер – вот, что такое была темница. Андрею стало не по себе от этого мрака, к которому он никак не мог привыкнуть, от удушливого запаха гари, от стонов пойманных преступников, которых пытали специально к этому люди. Юноша мельком взглянул на спину отца и вытянул вперед свою правую руку, дабы разглядеть ее в тусклом свете, блики факела осветили ее и из-за сочетания тьмы и огня рука показалась ему красной.

Он не помнил, сколько времени шел по коридору, но стоило им лишь спуститься вниз, как перед ними Путята отворил окованную железом дверь, так их взору предстала большая комната, с потолка которой свисали толстые цепи с крюками, поотдаль стояла бочка, доверху наполненная водой, и посередине сидел Иван Семенович, чье лицо за несколько часов постарело больше, чем за десять лет, его спутанные волосы и борода слиплись от спекшейся крови, лицо распухло и посинело от частых ударов, а на левой реке не хватало одного пальца. Купец при виде вошедших встрепнулся, его мутный взор блуждал по их лицам, и вдруг он весь поддался вперед, его подбородок затрясся, а изо рта вылетело что-то, похожее на мычание. Все уставились на него, все, кроме Андрея. Юноша незаметно отступил на полшага и перекрестился, сейчас он ненавидел себя более, нежели кого-либо иного. В сердце его что-то оборвалось, в глазах потемнело, голова кружилась от запаха крови, от удушливой гари, от вида несчастного, чьи глаза полны были гнева. Понимая, что в любой момент лишится рассудка, Андрей прикрыл рот ладонями и побежал на верх, ноги его сами привели к выходу, возле которого ходили с копьями наперевес туда-сюда рынды. Не желая быть никем замеченным, юноша сел в углу и принялся что есть мочи расстирать виски, чувствуя кончиками пальцев вздувшиеся под ними вены. Но это не принесло ему облегчения. Ползком он добрался на стоявшей неподалеку кадки, наполовину заполненной водой, и его вырвало. Ухватившись обеими руками за стену, Андрей попытался было встать, но перед глазами кружились рои невидимых мух, ноги тряслись, а тело бесформенной массой рухнула на каменный пол.

Молодой человек не знал, сколько времени пролежал в бессознании, но слышал шаги, слышал голос отца, произнесшего лишь одну фразу:

– Ну и слабак! Путята, поднеми Андрея и таши обратно в пыточную, посмотрим, как он продержится до конца.

Сильные руки подняли юношу как невесомую пушинку и принесли обратно в камеру, что находилась в подземелье. Иван Семенович до сих пор сидел, связанный по рукам и ногам, из разбитой губы сочилась кровь, но он так и не решился взять перо написать имя того, кто был заодно с ним. Никита Федорович подошел к нему и схватил за волосы, сильно рванул на себя. Купец скривил лицо от боли, но не издал ни звука.

– А ну выдай нам имя предводителя твоего, собака! Ты понимаешь, что мои люди могут сделать с тобой? – купец кивнул. – Понимаешь, хвалю. Тогда возьми перо и напиши имя того, кто заставил пойти против меня, говорить-то уж точно ты не можешь.

Путята потер огромные ручища и хромко гаркнул, затем проговорил:

– Княже, а позволь-ка мне поболтать с Иваном Семеновичем, а? Коли он запирается пред тобой, то со мной быстро душу наизнанку вывернет, – и подойдя к окровавленному трясущимуся купцу, схватил его за волосы, сильно потянул назад и дыхнул в лицо. – А ну-ка, пес смердячий, покуда запирался ранее, сейчас быстро всю правду-матку выложешь аки на ладони! – и крикнул кому-то в сторону, туда, где стояли бочки в водой. – Акиньев, давай позабавимся с купцом нашим! Приготовь-ка нам водицы – горячей да холодной. Будем по очереди лить на Ивана Семеновича, чередуя: то горячую, то холодную, правда, и выдержит он не долго, но перед кончиной своей напишет имя хозяина своего, который по неразумению направил тятя окаянного на добро князя нашего!

Никита Федорович довольно усмехнулся и уселся на скамью, потирая руки от предвкушении долгожданной казни, после которой несчастный обвиняемый останется без кожи. Путята черпнул в ковшик воды и только было поднес его над головой купца, который что-то бормотал несвязанное безъязыким ртом, от страха дрожа всем телом, как в камеру вбежал взмыленный рында с пищалей наперевес и проговорил:

– Княже, тут к тебе какая-то женщина пришла, говорит, ты ей нужен.

Никита Федорович взмахом руки остановил Путяту и встал со скамьи. Мельком лишь взглянул на Андрея, который все еще сидел в полуобморочном состоянии, и ответил:

– Пусти.

Охранник ушел, но вскоре вернулся, ведя за руку невысокую молодую женщину в длинном черном одеянии. Прядь волос выбилась у нее из-под черной шали, но она ловким движением руки спрятала ее обратно. Увидев ее, Путята охнул и рассмеялся каким-то диким смехом, князь тоже долгое время глядел в лицо молодой женщины и никак не мог вспомнить, на кого она похожа? И лишь один Иван Семенович весь поддался вперед и замычал что есть мочи, из его глаз потекли слезы. То была его супруга, Прасковья, чей облик более напоминал монашеский, нежели купеческий. Купчиха указала белой рукой в сторону мужа и, поглядев каким-то диким злым взглядом на Никиту Федоровича, промолвила: