Лейла Салем - Два брата: век опричнины

Никита Федорович с блаженной улыбкой бил себя березовым веником, полной грудью вдыхая горячий пар, исходивший от раскаленных камней, на которые то и дело капал воду Александр. Молодой человек живо рассказал о своем пребывании в доме Глеба Михайловича, о неожиданной встречи с его дочерью Анастасией, в чью красоту влюбился в безпамятстве. Князь облокотился на край скамьи и прикрыл глаза, однако боковым зрением следил за старшим Андреем, понуро сидящем чуть поотдаль. В его сердце не было жалости к сыну, напротив, он подумывал, что Андрей слишком легко отделался, нужно было бы ему еще в роще снять голову, да вспомнил о жене своей, которая не переживет смерть своего любимца.

Александр хохнул и закончил рассказ с единственным вопросом:

– Отец, так ты согласен посвататься к Глебу Михайловичу? Я недавно говорил с матушкой об этом, да она воспретила делать что-либо без твоего ведома.

– Этот… Глеб Михайлович, – спросил Никита Федорович, открыв глаза, – смог выкупить землицы аль все еще в мелких дворянах ходит?

– Да выкупил уж как месяца четыре, дом себе выстроил двухярусный с большим крыльцом да челядью обзавелся.

– А, ишь какой Михайлович этот. А дщерь ее правда ли настолько хороша, как о том поговаривают?

Глаза Александра вспыхнули ярким огнем, о своей любимой, ненаглядной Настасьи он мог говорить денно и нощно:

– Да еще краше. Лицо ее настолько красою лепа, что словами не передать да пером не описать. А волосы большие русые, трубами до самой земли спускаются, а кожей бела точно снег, губами червлена, бровями союзна. Покуда не женюсь на ней, не отстату от тебя, а ежели воспротивишься о сватовстве, так руки на себя наложу, вот.

– Вона как. Ин ладно, чрез день отправлюсь с Марфой поглядеть на сию отроковицу да с Глебом Михайловичем потолкуем. Завтра пойдем все вместе к заутренней в храм, помолимся о судьбе нашей, о грехах покаимся.

Андрей слушал их разговор все это время полузакрытыми глазами, словно не было до них никакого дела, но в душе его все кипело, все было преисполнено ненавистью и ревностью. Чувствуя себя чужим среди своих, юноша глубоко вздыхал, из последних сил сдерживая слезы, что невыплаканными каплями душили его. В голове вился один и тот же вопрос: как братец мог так вот запросто уговорить отца о своих намерениях, почему Никита Федорович ни секунды не противился против воли его, почто любил он младшего более старшего, в чем его, Андрея, вина пред отцом, если тот никогда не поддерживал его, никогда не заглядывал в его душу, ни разу не спросил, чего желает САМ Андрей? Дабы скрыть волнение, он взял в руки веник и побил им себя по спине. Никита Федорович, заметив в нем перемену, обратился к нему:

– Чего, Андрюха, пригорюнил? Аль кручинушка какая на сердце твоем? Почалишься, что не ты первый женишься, а брат твой младший? Ну ничего, – похлопал своей тяжелой рукой по его спине, – найду и тебе благородную невесту-красавицу, есть у меня такая на примете, дщерь друга моего, Еленой зовут.

– Отец… – только и сказал было Андрей.

– Нет, нет. Не стоит меня благодарить, ибо я как отец ваш обеспокоин судьбами вашими. Вот и порешил: поначалу женим тебя на Елене, а уж затем Сашку на Анастасии, а то негоже младшему жениться ранее старшего.

Тут голос подал недовольный Александр:

– Отец, ежели поначалу сыграем свадьбу Андрея, сколько времени мне ждать моей Анастасии?

Никита Федорович глотнул квасу, прочистил горло и только затем ответил:

– Не торопись, сыне, великие дела не решаются сразу. Осенью женим брата твоего, а ближе к зиме и тебя.

– Столько ждать? – воскликнул юноша и вскочил со скамьи. – Не желаю этого! Уж лучше я сам выкраду любу мою и повенчаюсь с ней в какой-нибудь церквушке без свидетелей.

Наступила гнетущаю тишина. Андре со злорадным смешком уже ожидал отцовского гнева, что мог обрушиться на голову строптивого братца, но не тут-то было: Никита Федорович глубоко вздохнул и спокойным голосом спросил:

– Дщерь Глеба Михайловича действительно дорога тебе?

– Да! – живо ответил Александр.

– И ты правда сильно любишь ее?

– Больше жизни! Нет без нее счастья для меня.

– Ладно, – устало махнул князь рукой, – будь по-твоему.

Глаза Андрея широко расширились. Как же так: снова брат оказался победителем, а ему ничего. Ни на кого не глядя, он встал, прошел в предбанник и окропил себя холодной водой, почувствовав блаженство во всем теле. Пока он одевался, мысли одна за другой роились у него в голове, но на вопросы, что задавал сам себе, не находил ответа.

После бани, когда семья уселась за стол в трапезной, Андрей не спустился даже поужинать со всеми. Обессиленный, озлобленный на собственного отца, молодой человек остался в своей комнате, тускло освещенной лишь одной свечой. Он глядел в потолок, а невыплаканные слезы тяжелым комом легли на его грудь, сдавливая сердце грустными мыслями. Постепенно в сознание пришел сон, наполненный страшными картинками, и от этого: от злочастной судьбы, от дурных сновидений – Андрей резко проснулся посреди ночи, когда на небе уже светила полная луна. Поначалу он не понял, почему оборвался сон, но немного прийдя в себя, почувствовал, что подушка мокрая от слез: оказывается, не во сне, а наяву он плакал. Невольно юноша представил лицо брата Александра – довольное и счастливое, а рядом с ним его суженную Анастасию, а вот Елену, которую пророчил отец ему в жены, он не видел. И от этого стало еще горестнее, еще хуже. Как так получилось, что брат всегда добивался своего, а ему, Андрею, выпала доля бессловесного подчинения?

Рано утром с криками петухов вся семья Тащеев проснулась. Холопы уже приготовили чистую одежду, накрыли утреннюю трапезу. Никита Федорович бодрым шагом протопал в комнату старшего сына и громко постучал в дверь. Невыспавшийся, бледный Андрей встал с кровати и подошел к умывальнику, дабы помыть лицо холодной водой. Невольно его взгляд устремился на зеркало, откуда на него смотрело доселе неизвестное лицо с опухшими веками. Андрею вообще не хотелось никуда идти, а тем более, с отцом и братом, но ослушаться не мог: князь не простит, а мать ничем помочь не сможет.

При виде старшего сына Марфа Егоровна пришла в ужас – такого его она не видела.

– Уж не заболел ли ты, Андрюшенька? – тихо, дабы Никита Федорович не услышал, спросила она.

– Нет, матушка, со мной все хорошо. Дурные сновидения видел нынче ночью, только и всего.

Княгиня перекрестила сына и прочитала молитву от сглаза и нечистой силы.

Возле паперти храма в это воскресное теплое утро толпились люди: мужчины, женщины, подростки да дети малые, были даже младенцы, кричащие на руках матерей. Разношерстный люд в богатых и бедных одеяниях пришел на молитву, дабы замолить грехи и получить благословение священника.