Станислав Козлов - В логове зверя. Часть 2. Война и детство

Это было удивительно и невероятно. За всю свою бессознательную и сознательную жизнь я видел свободно гуляющего оленя только один раз: в диких горах Кавказа. Случайно. Здесь же они добродушно и мирно пощипывали себе травку в пределах видимости из окон домов. Это – во время войны, представьте себе такое. Правда, следов боёв и разрушений в городе я не помню. Отсюда вывод: сильных сражений в нём не происходило. Но, всё-таки, война есть война. Самолёты скрежещут в небесах, бомбы из них падают и рвутся, а звук их разрывов очень далеко слышен. Танки по дорогам громыхают… А косули спокойно и невозмутимо пасутся на зелёных лужайках неподалеку от всего этого грохота. Есть им хочется и во время войн. По всей видимости этим животным и в голову не приходило, что их могут как-то обидеть, а уж убить – такая чудовищность была просто сверх их воображения. Надо полагать, они были уверены, что будут жить вечно. И очень напрасно так думали.

Однажды утром, проснувшись, я не нашёл отца там, где он должен был находиться – за чаем на кухне: он его пил перед уходом на службу. Уже ушёл? Рановато, вроде бы. Выглянул в окно. Вон он. С каким-то сержантом идёт к дому. Оба соединены между собой жердью. Она продета сквозь связанные тонкие ноги красивого изящного животного светло-коричневой окраски. Беспомощно болталась голова с маленькими рожками. Неподвижно и с ужасом смотрели на меня огромные человеческие глаза… К трупам людей я как-то уже привык, а вот вид мёртвого тела красивого животного подействовал очень тяжело. Папа, заядлый охотник и рыбак, поохотился… Перед тем, как уйти на службу. Неподалеку от дома, где мы стояли на квартире. Взял карабин, прогулялся немножко и – вернулся с трофеем… Тушку разделали. Мама поблагодарила удачливого добытчика. Приготовила жаркое и суп… Есть ни то, ни другое мне не хотелось. Аппетитные на вид и на запах куски мяса никак не вязались с обликом красавицы косули, но всё же были её частью и жевать их казалось делом страшным… Но еду готовила мама. Отказаться от дела её рук – обидеть.

Жареного мяса мы поели, а вот супчик не удался. Маму подвело незнание свойств некоторых приправ, найденных в кухонном шкафу. От сбежавших хозяев остались кое – какие пряности. Стручки красного перца среди них. И вот мама то ли никогда таковым на родине не пользовалась из за отсутствия продукта, то ли успела позабыть его коварство, то ли это бы какой-то особенно злющий фашистский перец. Так или иначе, но запах от сваренного супа со свежим оленьим мясом был невероятно аппетитен и… остёр. Даже аромат. А уж сам суп… Если на свете существует жидкий огонь – то он находился как раз в той кастрюле. Есть супчик оказалось абсолютно невозможно. Папа мужественно пытался внушить себе, что мамино произведение не так уж и остро, но более трёх ложек преодолеть так и не смог при всём аппетите. Моего терпения хватило на две. Но и их оказалось достаточно для того, чтобы немедленно начать заливать вспыхнувший во рту очаг огня холодной водой. Пришедший отведать экзотическое блюдо брат оказался самым огнестойким – самоотверженно поглотил целую тарелку. После этого долго дышал открытым ртом, утирал струящиеся по красному лицу слёзы и вообще был похож на огнедышащего дракона. Только без огня. Мама была сильно смущена и огорчена. Но выход нашли – разбавили водой пожиже: не пропадать же вкуснятине.

А до косуль и оленей вскоре дошло, что если они и впредь продолжат доверчиво прогуливаться в окрестностях городка, то от них останутся ножки да рожки в буквальном смысле этих слов. Охотничьи страсти наших военных разгорелись неуёмно. Да их никто и не пытался унимать: не до того ведь – война ещё идёт. Уцелевшие животные разбежались кто куда, подальше…

Квартиры на выбор. Трапезы на улице. пирожное с солью.

Рогатые русские. Склад. Бумажные фейерверки. Боевые действия.

Атака. Контратака. Оборона. Пулемёт против миномёта. Миротворцы.

Немцы – не патриоты?

Семейные офицеры курсов поселились в одном квартале. Квартиры выбирали на свой вкус каждая семья. Кому какая приглянулась внешним видом или количеством комнат. Уникальные возможности. Дома из красно-бурого кирпича располагались буквой П, открытой стороной выходя на шоссе. В центре П площадь, выложенная гранитной брусчаткой, клумбы, немного травки. На эту площадь в свободное от сна, родительских наставлений, и, чуть позже, от детского садика для великовозрастных отпрысков, время выходили самые любопытные и пронырливые представители «штатского состава» группы Советских оккупационных войск в Германии – всё те же Симка, Митька, я и недавно примкнувшие к нам ещё несколько пацанов откуда-то взявшихся детей офицеров. Жить в таких больших аккуратных и чистых домах после хатёнок было непривычно, но притерпелись и привыкли. Дома – вагоны сменились домами настоящими и уже надолго. Теперь, если возникала нужда в обществе себе подобных, мы стучали в дверь и спрашивали дома ли приятель, имея ввиду дом стоящий на тверди земной, а не на колёсах, и не едущий.

Привыкнув играть и шнырять по окрестностям в своей компании, мы и есть норовили сообща. Дома за столом на стульях не так вкусно и, главное, скучновато. Сговорившись устроить себе «обеденный перерыв» в своих крайне интересных занятиях, мои товарищи разбегались по домам и выходили с самым лакомым лакомством – ломтём ржаного хлеба, посыпанным солью или, если повезёт, сахарным песком… Ели во дворе все… Кроме меня. Отнюдь не потому, что я этого не хотел. Очень даже хотел. Но не ел. В буквальном смысле не так был воспитан… Мама, выросшая с детства в семье благородного воспитания, учившаяся в гимназии под высконравственным руководством классных дам, постоянно внушала мне: есть на улице – крайне неприлично. Еда у костра, в походном положении, неприличной не считалась: костёр – своего рода кухня или пикник, так сказать… Кстати сказать, мама терпеть не могла слова кушать, никогда не употребляла его сама и морщилась, когда слышала. Вот я и не ел на улице ничего, и не кушал. Пока однажды не взбунтовался:

– Мам! Ну, все ребята едят, мне тоже хочется, а они у меня спрашивают: у вас, что ли, хлеба дома нет?

– А ты, Стасик, мне не нукай, – строго взглянула мама. – Хлеб теперь, слава Богу, есть… Но я же сколько раз тебе говорила: культурные люди на улице, да ещё и на ходу, не едят… Это, знаешь ли, коровы пасутся на лугу и жвачку свою жуют, да лошади траву щиплют, а человек… Ладно уж, держи, – и она протянула мне полный кусок ржаного хлеба, не только посыпанный сахаром, но ещё и маслом намазанный – отец накануне паёк принёс. О, – это было верхом удовольствия – куда там нынешним пирожным. Я вышел на площадь чуть ли не с торжеством, но с опаской: а вдруг у других не будет масла на хлебе, – тогда получится, что я бяка – задавака. Масло оказалось у всех – пайки получил каждый офицер.