Ева Наду - Место под Солнцем. Книга первая

– Об одной из моих дам, сир. Молодая очаровательная женщина – она могла бы быть счастлива в браке, если бы не… Впрочем, если позволите, ваше величество, я расскажу по порядку.

Король милостиво кивнул. Добавил только:

– Через полчаса назначен Королевский Совет финансов, принцесса. Постарайтесь быть не слишком многословной.

– Сначала я напомню вам одну историю, сир, – проговорила Генриетта. – Вы знали её, но, возможно, забыли. Речь пойдёт о муже моей придворной дамы. Ему пришлось пережить многое. И теперь, когда он состарился, жизнь не стала к нему милосерднее. Он страдает. А вместе с ним страдает та, которую я люблю.

Её голос стал печален.

– Много лет назад, сир, в вашей вотчине было совершено преступление. Страшное преступление. Из тех, что преследуют потом совершившего их до скончания его века. Ибо нет страшнее суда, чем свой собственный.

– Хорошенькое начало, – заметил король. – Судя по вашему вступлению, рассказ грозит быть долгим. Впрочем, я обещал вам полчаса. Так что же сотворил тот несчастный?

Принцесса кивнула – я помню о времени.

– Он был влюблён, ваше величество. Пылко влюблён, – продолжила тихо. – Жена его была прекрасна. Он – молод. Жизнь их могла сложиться сказочно. Но была война. И герой моего рассказа ушёл воевать. Пока он храбро сражался, супруга родила ему сына. Когда же вернулся в замок, где ждала его жена с младенцем, всё и случилось. Его мать, которая ненавидела невестку, рассказала ему историю… Так – подозрения, не больше. Доказательств у старухи не было никаких. Но что иным мужчинам доказательства? Им достаточно сомнения.

– Что же рассказала ему мать?

– О, ваше величество, старую, как мир, историю. Ту самую, которую любой ревнивец носит с собой, как дворянин – шпагу.

Людовик усмехнулся, вспомнив своего брата Филиппа.

– Ревнивцы бывают невыносимы. Не так ли, принцесса?

– Да, ваше величество, – улыбнулась в ответ Генриетта.

Обрадовалась. Они по-прежнему прекрасно понимали друг друга.

– Я продолжу, сир. В замке в ту пору гостил молодой виконт. Красивый, галантный, внимательный. Говорят, он был очарователен. И старая свекровь сочла, что её невестка слишком благоволит к чужаку. Трудно сказать, насколько были обоснованы её подозрения. Наверное, молодая хозяйка замка и виконт симпатизировали друг другу. Но, говорят, что никто никогда не заставал их вместе.

– Она поделилась своими подозрениями с сыном, не так ли? И что сделал тот? Вызвал виконта на дуэль?

– Возможно, сир. Во всяком случае, однажды, спустя совсем короткое время после того, как хозяин вернулся домой с войны, гость был найден мёртвым у стен замка.

– Я не приветствую дуэли. Но бывают случаи…

– Да, сир. Бывают. И если бы дело ограничилось дуэлью, возможно, муж-ревнивец прожил бы совсем другую жизнь. Но он очень любил свою жену и очень её ревновал. Именно потому дальше случилось то, что случилось. Впрочем, не буду забегать вперёд.

Она помолчала немного, подбирала слова. Снова заговорила:

– Справедливости ради следует сказать, что молодая женщина, которую супруг подозревал в измене, не пролила по погибшему ни единой слезинки. Она осталась безучастна к тому, что произошло, настолько, насколько вообще можно остаться безучастной к смерти. Казалось, можно было вздохнуть свободно. Но несчастный муж так и не смог успокоиться. Он получил от неё ещё двух сыновей, но страшная, чудовищная мысль, родившаяся должно быть в одну из прежних бессонных ночей, как червь, глодала его душу. Когда он думал о том, что сын, его наследник, может быть, вовсе не его, он задыхался от гнева и унижения. И маркиз не выдержал. Допустив страшную мысль однажды, он не мог уже отступиться. Весной, когда на деревьях только-только распустились листья, он пригласил свою жену посетить вместе с ним их фамильную часовню. Она не возражала. И даже это её беспрекословное послушание приводило супруга в бешенство. В нём маркиз видел одно притворство. И терзался яростью ещё сильнее.

Он уже с трудом мог держать себя в руках. Едва наступило утро, он велел заложить карету. И они отправились…

В соседней комнате послышался шум, заставивший Генриетту прервать речь. Она досадливо наморщила лоб, когда на пороге комнаты появился де Гиш.

– Что вам угодно, сударь? – спросила сухо.

Бесцеремонное вторжение придворного возмутило принцессу. Он мешал ей сейчас. Так мешал! Не хватало ещё, чтобы король, который теперь так нежно, так доверительно держал её за руку, убедился в справедливости распространяемых при дворе слухов о близости, существующей между ней и де Гишем.

Она взглянула на вошедшего высокомерно.

Граф де Гиш смешался на мгновение. Потом в ответ сделался надменен. Кивнул принцессе отчуждённо. Ни разу не взглянул больше в её сторону. Склонился перед королём.

– Ваше величество, граф де Мориньер…

Король оставил руку принцессы. Поднялся.

– Да-да! Пусть войдёт. Я жду его.

Генриетте ничего не оставалось, как подняться вслед за Людовиком. Она следовала чуть позади. Негодовала: отчего Людовик всегда так снисходителен, так милостив к этому гордецу и так жесток и невнимателен к ней!

Когда Мориньер появился на пороге, с трудом спрятала за принуждённой улыбкой свою к нему неприязнь.

Король улыбался, был доволен.

Принцессе казалось, что в мужчине, так некстати появившемся в её апартаментах, Людовик видел избавителя – от хандры, от дворцовой скуки, от назойливости придворных дам. От её, Генриетты, назойливости.

Она не могла простить Мориньеру этого ощущения.

Было, впрочем, кое-что ещё…

Генриетта не умела объяснить этой своей реакции. Но и не признать – не могла: всякий раз, когда судьба сталкивала её с этим человеком, она – весёлая, остроумная, «душа общества» – вдруг начинала чувствовать себя угловатой и неловкой. Так случилось и теперь.

Подчинившись требованию короля, она продолжила свой рассказ.

Заговорила уже скорее по принуждению, растеряв от раздражающего её волнения всё своё обаяние. Соблазняющие прежде модуляции голоса исчезли, тонкие черты лица стали холодны и невыразительны.

Слишком мало жизни осталось в ней, чтобы его величество мог находить общение с принцессой столь же приятным, как прежде. Но, если Людовик и заметил внезапные изменения в настроении невестки, то ничем не выдал этого. Продолжал внимательно слушать.

– Так вот, сир, – ровным голосом снова заговорила Генриетта, вернулась к прежней истории, – мучимый ревностью, маркиз убил свою жену. Почти сошедший с ума от подозрений он, должно быть, спрашивал её, просил, умолял признаться, кто является отцом его старшего сына. Не знаю, что она отвечала. И отвечала ли вообще. Он, оскорблённый мужчина, думал, что смерть супруги утишит боль. Но покой так и не посетил его сердца. Все последующие годы, глядя на то, как растёт и мужает его наследник, он ни на мгновение не забывал о своих сомнениях. Ничто, казалось, не могло избавить его от страданий. И вот спустя много лет после тех ужасных событий нашлась женщина, которая полюбила его. Отдала ему не только руку, но и сердце – чистое, доброе, благородное. Она имеет право на счастье!